Цена возвращения

— Граф Аблемарл проверен заклятьем правды. Установлено, что ни в каких операциях контрразведки он не участвовал, зря мы его подозревали в подставе. Передал нам ценную информацию, попал под удар чуть ли не самой Лунной палаты, еле выбрался, но обратная дорога для него теперь закрыта. И вообще показал себя отлично. Если бы не он, де Сент-Пуант точно сгинул бы или на Острове, или на континенте, по дороге домой. Как, собственно, мы и предполагали. Так что думаю привлечь графа к нашей работе. В качестве советника по Островной империи он будет полезен, хотя к серьезным делам привлекать пока не будем. Заклятье заклятьем, а проверить его надо и через иные возможности. Кажется, остались кое-какие нестыковки.

— Серьезные? — насторожился епископ.

— Не думаю. Тем более, что помощь Галлии он уже оказал. Вчера прямо в Разменном банке Парижа взяли одного дезертира, лейтенанта, пытавшегося обналичить украденный у Аблемарла вексель. Теперь мерзавец кормит тюремных блох и ждет скорого суда.

— А девчонка?

Вот тут уже маркиз позволил себе улыбнуться откровенно.

— Да ничего особенного. Ловкая, решительная, находчивая, это да. А так — обычная безродная воровка с лондонского дна. Правда, де Сент-Пуант за нее просит, говорит — подучить, цены ей не будет. Пожалуй, я с ним соглашусь. Пристроим к кому-нибудь из наших в служанки и начнем учить. Де Сент-Пуант, правда, хотел ее взять к себе…

— Нет-нет, прислугу для своих слуг я подбираю сам, так что найдите ей другого наставника, поопытнее. В остальном, согласен, операцию прикрытия мы завершили. Последний штрих — ознакомьте с отчетом де Сент-Пуанта виконта де Камбре. С разумными купюрами, естественно. Пусть считает работу виконта самостоятельным и законченным делом. Что-то он сможет использовать в своих интригах, благо права вредить заморскому соседу его никто не лишал. А мы приступим к главному, ради чего все и было затеяно. Надеюсь, вы готовы?

Когда разговор закончился и де Шутт, попрощавшись, уже взялся за ручку двери, чтобы покинуть кабинет, епископ остановил его.

— Еще одна просьба.

Просьба? У человека, имеющего право отдавать любые приказы?

Де Шутт на мгновение замер, аккуратно закрыл уже приоткрытую дверь и медленно развернулся.

— Слушаю, монсеньор.

— Эта деревенская сказка… ну… о которой упомянул де Сент-Пуант… Я хотел бы узнать эту историю поподробнее. Займитесь… или… нет, лучше попросите де Камбре ею заняться. От моего имени попросите, ладно?

Интерлюдия

Когда глава разведки ушел, первый министр Галлии епископ Парижа владетельный герцог дю Шилле встал из-за стола, подошел к изящному, украшенному тонкой резьбой по красному дереву секретеру, открыл дверцу, пододвинул поближе хрустальный бокал и наполнил его до краев лучшим вином, которое обычно пил по глоточку, смакуя утонченный вкус и аромат.

В этот раз он выпил все до дна, залпом.

Потом вернулся, сел за стол и закрыл лицо ладонями.

Сколько же лет прошло?

Двадцать? Да, пожалуй, что двадцать.

Хотя началась эта история еще раньше.

Когда юный герцог, наследник одной из виднейших фамилий Галлии решил отказаться от мира и принять монашеский постриг.

Господи, сколько же тогда пришлось выслушать!

И о том, что, если, не дай Спаситель, умрет отец — кто будет заботиться о младшей сестре. И что сам род, прославленный в веках подвигами великих предков, не имеет права прерваться.

Но кто в молодости думает о таких пустяках, когда перед глазами стоит великая цель — служение истинной церкви, истинному богу. Цель, ради которой не жалко отказаться от мира, от суетных желаний, от женщин, в конце концов.

— Сын, я прошу подумать еще раз. После недавней смерти брата ты — единственный мужчина в роду.

На мгновение показалось, что эти слова вновь через столько лет прозвучали здесь, в этом светлом кабинете, где тонко пахнет цветущими под окнами вишнями, где уже не первый год решаются судьбы страны. Страны, но не епископа и, тем более, не его близких, которых никого не осталось в мире живых.

— Бросьте, отец. Мы все скорбим о маме, но прошло уже три года. Вы крепки и здоровы. Клянусь, никто не осудит вас, если решите жениться вновь.

Высокий, по-юношески худощавый мужчина, стоявший напротив, смотрел прямо в глаза сыну.

— Ты прав. Мнение света будет положительным, только что мне до него? Что мне вообще до кого-либо, если речь идет о… понимаешь, это трудно объяснить, но… господи, да мне представить страшно, что здесь, по этим коридорам, этим комнатам пройдет другая женщина! Тем более, что она ляжет в мою постель. Как хозяйка, как жена. Ты это понимаешь?!

Юный дю Шилле впервые за пятнадцать лет, то есть за всю свою жизнь увидел растерянность в глазах всегда властного, казалось, не ведающего сомнений отца.