Цена жизни

— Обхохочешься, — проворчал я, дожевывая маринованный гриб. — Не скажу, что живем как на пороховой бочке, но близко к этому.

— А вы, часом, не преувеличиваете, дражайший Игнат Дормидонтович? — с подозрением вопросил Фамусов. — За вами и раньше замечалась скоропалительность в суждениях и даже действиях.

— Возможно, — не стал возражать я, — но, когда взбунтуются шатуны, бить в набат будет уже поздно.

— И все же, по-моему, вы слишком сгущаете краски. При чем здесь шатуны? Пока дело касается только топинских властей.

— Очень верное слово: пока, — парировал я ленивое замечание коллеги по службе под рукой князя. — Как вы думаете, зачем пришлым понадобился Топинск, если они не претендуют на завод?

— Ну, из Стылой Топи идет много ценного, — нахмурившись, сказал Фамусов.

— И все это идет через шатунов. Поверьте, я точно знаю, что к рукам городской верхушки прилипает не так уж много. Так что нагибать шатунов новичкам все равно придется. И если судить по тому, что власть в моем городе меняют с изяществом забравшегося на пасеку медведя, с шатунами пришельцы церемониться точно не станут. А это война.

— Какой-то сброд решится воевать с полицией, жандармерией и двумя сотнями казаков? — фыркнул Фамусов, за которым я раньше не замечал подобной беспечности.

— Корнелий Борисович, этот сброд вообще мало кого боится. В Топи трусы не выживают, впрочем, как и храбрецы. Они хитры и изворотливы, что делает их еще опаснее.

— Но вы же сами писали в отчете, что сумели обуздать эту вольницу.

— Боюсь, все не так просто, — чуть виновато развел я руками. — Скорее наши отношения можно назвать вооруженным нейтралитетом. Они делают вид, что опасаются меня, а я делаю вид, что могу сильно осложнить им жизнь. Все очень хрупко, и нарушить это равновесие — раз плюнуть.

— Сегодня прямо вечер откровений, — недовольно поморщился Фамусов, и проскользнувшее в его голосе пренебрежение задело меня за живое.

— Вы совершенно правы, Корнелий Борисович. Для меня тоже большим сюрпризом стало то, что князя можно вот так запросто отодвинуть в сторону и заставить тихонько сидеть, как мышь под веником.

— Извольте выбирать слова, милостивый государь, мы говорим о его сиятельстве.

— Поверьте, Корнелий Борисович, — примиряющим тоном ответил я, — именно мое безмерное уважение к его сиятельству и стало причиной недоумения и несдержанности.

Прогиб был засчитан, и Фамусов заговорил спокойнее:

— Если честно, мы с Андреем тоже слегка шокированы. — Сказав это, один из ближайших подручных генерал-губернатора задумчиво замолчал.

— Не желаете поделиться предположениями? — осторожно спросил я.

— Придется, — мотнул головой Фамусов. — Дело очень странное. Не знаю, известно ли вам, что в Министерстве внутренних дел за влияние борются две партии. Точнее, три, но сам министр подчиняется напрямую цесаревичу. А вот два товарища министра находятся под влиянием союзов великих московских родов. Наш гость является порученцем Звонарева, а второй, в свою очередь, пляшет под дудку союза Бестужевых и Карповых. Но вот в чем закавыка. Никто из глав этих родов даже пискнуть в сторону его сиятельства не посмеет. При этом Матюхин привез князю рекомендательное письмо, после прочтения которого его сиятельство изволили очень грязно материться.

— И вы понятия не имеете, от кого именно это послание, — выдвинул я очевидное предположение.

— Да, после прочтения письмо тут же вернулось к Матюхину, а его сиятельство молчат и опять же ругаются.

— А если пофантазировать?

— Знаете, Игнат Дормидонтович, в кои веки даже у меня фантазии не хватило. Так на князя могут повлиять только его императорское величество и цесаревич. Ну еще канцлер, да и то если очень раздухарится. Но это точно не канцлер.

— И что же мне теперь — сидеть, сложив лапки? — начал злиться я, хотя понимал, что мой собеседник ни в чем не виноват.

— Почему это? — хитро улыбнулся Фамусов. — Вам даны рекомендации, и если пешка неизвестной нам очень влиятельной особы перейдет границы дозволенного, то пешка князя может вступить в игру. В итоге его сиятельство, конечно, пожурит неуправляемого подчиненного, но, ежели будет основание, сможет потребовать наказания для исполнителя с противоположной стороны.

Странно, но сравнение с пешкой меня ничуть не задело. В голове тут же завертелись разные варианты провокаций, которые можно устроить для слишком шустрого чужака.

Еще немного пожонглировав догадками насчет личности таинственного кукловода и распив несколько рюмок водки, мы с Фамусовым попрощались. Он сразу направился домой, благо его квартира находилась в доме по соседству, а я принялся изыскивать возможность добраться до гостиницы.

Был уже поздний вечер, и далеко не столичный Омск не мог предоставить мне широкого выбора транспортных средств. В наличии имелась лишь одна пролетка, зато извозчик оказался услужливым и расторопным. Выпитое привело меня в благодушное настроение, так что у парня имелись все шансы хорошо заработать.

— В гостиницу «Европа», — сказал я, плюхаясь на сиденье пролетки.