Цена жизни - смерть

— Вы не расстраивайтесь, — успокоил Турецкого «коллега», — он и со мной не очень-то разговаривает. Сережа увлекается йогой и в основном все время посвящает медитации. Собственно, я не считаю себя специалистом, но, по-моему, он достиг приличных успехов на этом поприще, хотя и выбрал не самый тривиальный объект сосредоточения.

— То есть он действительно мог не подозревать о том, что был побег из клиники, стрельба и всякое такое? — искренне удивился Турецкий. Медитация медитацией, но, когда в ста метрах от тебя стреляют, как-то сложновато не обращать на это внимания.

— Конечно. Он опять решал очередную парадоксальную проблему и на какое-то время вообще забыл, кто он и на какой планете живет.

— Какую проблему?

— Классический пример: дзеновские «коаны». Как звучит хлопок одной ладони? Или как поместить живого гуся в кувшин с узким горлышком, не разбивая кувшина? Роль объекта для концентрации заключается в том, чтобы дать возможность интуитивному, неэгоцентрическому типу мышления, который соотносят с активностью правого полушария, занять в сознании доминирующее место — место, которое обычно занимает аналитический эгоцентрический тип мышления, соотносимый с активностью левого полушария…

Турецкий слушал, выпучив глаза.

— Объект для концентрации обеспечивает, очевидно, возможность такого сдвига путем монополизации нервной активности левого полушария, что позволяет правому полушарию стать доминантным. Объект для концентрации может приводить в состояние перегруженности и фрустрации левого полушария. Это происходит в том случае, когда медитирующий размышляет над внешне парадоксальной проблемой. В результате такого перераспределения человек впадает в состояние так называемого просветления, истинного сознания, сверхсознания или космического сознания. Называть это можно по-разному, но определенно внешний мир в таком состоянии для него просто перестает существовать.

Ни хрена в этой лекции Турецкий не понял, но «коллеге» поверил, с самим не раз такое было — замкнешься на задачке, а вокруг хоть трава не расти.

Слава богу, юный, семнадцатилетний Зинченко оказался не столь откровенным психом — вел себя вполне адекватно, на вопросы отвечал охотно, перед «светилом психиатрии» Турецким не комплексовал.

— Я, профессор, совершенно нормален, — уверил он Турецкого, объяснив, что по жизни он пацифист, гетеросексуал, политикой не интересуется, а если бы интересовался, то был бы, скорее всего, центристом-консерватором, вообще противник любых крайних мер, острых углов и стрессовых ситуаций. — Даже настоящим наркоманом меня назвать трудно, подумаешь, пару раз пыхнул, кислоты попробовал. Но родители сказали: лечись — я и лечусь. Вот Серега — это да, это всем психам псих. Его бы в папин самолет посадить и отправить на Тибет к далай-ламе, там ему самое место. Он бы там еще и левитировать научился, а потом подорвал бы этого далай-ламу, на фиг, и сам бы стал далайламить.

— Чем подорвал? — прорвался-таки из-под личины психиатра следователь и тут же быстренько спрятался обратно за виртуальную спину психиатра. — Концентрированной психической энергией?

— Да бомбой натуральной, авиационной, тонны на полторы. Он когда, это… не в нирване своей, — Зинченко покрутил пальцем у виска, — говорил, что у него дома таких целый склад…

— Я надеюсь, вы ему не слишком поверили? — поинтересовался «коллега» после ухода Зинченко. — Я бы лично вам не советовал, если в сказанном и есть доля правды, думаю, она о-о-очень невелика.

— А как вы думаете, почему Зинченко восхищался поведением Молчанова? — вопросом на вопрос отреагировал Турецкий. — Как он сам, способен на что-либо подобное?

— Нет, определенно не способен и именно поэтому восхищался. Это он только говорит красиво о своей умеренности во всех вопросах, на самом деле он, как и все в таком возрасте, нигилист и максималист. У него острый комплекс вины перед родителями, которые, видимо, целенаправленно растили из него гения, а когда «вдруг» не получилось, разочаровались в ребенке, от этого происходит и потребность приврать, приукрасить действительность.

29

Наконец пришли запрошенные документы из Иркутска. Прочитав в дневнике Долговой о подозрениях насчет причастности ее отца к убийству деда Коржевского, Турецкий страстно возжелал прояснить так называемого ДСДД — Другого Старого Друга Деда. Но скорее не в свете давнего убийства, а в свете похищения Божены.

По тем скудным данным, которые присутствовали в дневнике: примерный возраст, профессия и перелом в девяносто четвертом обеих рук — иркутские коллеги все-таки отыскали нужного человека. Им оказался Максим Максимович Ариев, который все еще был жив и даже неплохо себя чувствовал.

В пухлом пакете лежали копия давнего акта баллистической экспертизы того самого ружья, из которого, возможно, был убит дед Коржевского, копия протокола допроса Ариева и изъятое у него последнее письмо к нему Долговой, датированное двадцать первым июня.

Письмо было коротким, и, по сути, только один абзац по делу: