Цена жизни - смерть

Я хихикаю. Очень смешно смотреть: у Папы белый халат прямо на плавки, но привычка — великая вещь, он говорит, что без халата чувствует себя не ученым-химиком, а черт знает кем.

Бегу к воде умываться, вода холодная и вкусная. Чем мне особенно не понравилось на море — вода соленая. Дед уже готовит акваланги, сегодня у него первое погружение — двадцатиметровая отметка. Дед вылавливает планктон, а потом они всей семьей долго рассматривают что-то под микроскопом и страшно радуются. Мне тоже однажды показали, ничего радостного я там, если честно, не увидела. Но Дед не устает повторять, что эта микроживность спасет мир. А вовсе не красота, как утверждали всякие хоть и образованные, но наивные предки.

И еще на сегодня запланирован эксперимент века: водолаз по праву рождения — Ожуг должен стать профессионалом. Дед в Москве заказал для него шлем-скафандр и специальные держатели для кислородных баллонов. Все уверены, что теперь Ожуг сможет нырять на приличную глубину и не на минуту, а на час и больше. Только, по-моему, это все чепуха.

— Дед, он палач?

— Нет.

— А это разные головы?

— Нет. Пойдем завтракать.

Осталось одиннадцать вопросов, но мне кажется, что разгадка уже близка, и, поедая консервированную гречку со свининой, я больше размышляю о том, что, слава богу, не додумались еще консервировать манную кашу.

Наконец настал исторический момент: на голову Ожуга водрузили шлем, почти как у космонавта, проверили герметичность и Папа, сидя в резиновой лодке и призывно размахивая косточкой, предложил псу совершить погружение. Но хитрый Ожуг, проплыв метров десять, развернулся и выбрался на берег, лапами пытаясь стащить с себя мешавшую жить конструкцию. Тогда его погрузили в лодку и отвезли достаточно далеко от берега, а после выбросили в воду.

Мне его даже стало жалко. Что за дурацкая идея: собака не может быть счастливой, если не видела подводного мира. Автором этой идеи, как и многих подобных, разумеется, является Папа, который не оставил Ожуга в покое, а вырядился в утепленный водолазный костюм и притопил-таки несчастное животное. Но к величайшему неудовольствию Папы и бешеной радости собаки, шлем не удалось плотно пригнать по волосатой Ожуговой шее, и он мгновенно заполнился водой. А поскольку изобретать новые прокладки в походных условиях было практически невозможно, не стать Ожугу в этом году аквалангистом.

Пока мы успокаивали переволновавшегося пса и задабривали его копченой колбасой, к нашему лагерю причалила моторка, из которой вылез тип, похожий на итальянского мафиози: с жирными черными, чуть вьющимися волосами, тонкими усиками и мясистым носом. Был он безнадежно стар, то есть ему было за пятьдесят. Я его тогда видела в первый и последний раз, а родители поздоровались с ним как со старым, но неприятным знакомым. Мама сказала, что это СДД (Старый Друг Деда). Он был хромым и даже в моторке плавал с толстой суковатой палкой.

Дед ушел с ним далеко за лагерь, и, усевшись на большом камне, они о чем-то спорили. Дед все время качал головой, а его друг размахивал руками, как будто уговаривал.

Я бродила кругами, держась на расстоянии, но не теряя их из виду. У меня созрели новые вопросы. Вообще-то пора было начинать поиски хорошего места для тайника с сокровищами, но мне не хотелось начинать новое предприятие, не решив задачу. Я даже уже придумала, что положу в тайник, — книжку Стивенсона «Остров сокровищ». И нужно будет еще придумать какие-то приметы вроде скелетов-компасов.

Наконец они закончили и, похоже, договорились, по крайней мере, СДД улыбался и хлопал Деда по плечу. Я отошла подальше, чтобы они не подумали, что я подслушиваю. СДД сел в свою моторку и укатил, а Дед сказал Маме, что он обещал еще приехать.

— Дед, а остальное тело одно и то же? Это не клиника профессора Доуэля? — выдала я животрепещущий вопрос.

— Нет, — ответил Дед быстро, хотя думал он явно совершенно о другом.

— Это нормальный, здоровый человек?

— Нет.

Теперь я почти готова. Мама зовет меня погулять в лес, перед обедом — нагулять аппетит. Мы взбираемся по откосу и бредем среди сосен, в лесу жарко и пахнет медведями. Мне, по крайней мере, кажется, что это именно медведи так пахнут, наверное потому, что медведи любят мед, и пахнет скорее разогретым медом. Мама собирает цветы, я воюю с мухоморами. И тут мы слышим истошный вой Ожуга. Я испугалась, что на него напал какой-то зверь, но вой несется из лагеря, от самой воды. Мы наперегонки мчимся обратно и кубарем скатываемся с кручи. Папа с Ожугом бегают по берегу, Папа тоже что-то кричит и разбрасывает тапочки, вернее, сбрасывает их и бежит в воду.

Меня пробирает дрожь за него, вода холодная, а Папа никогда не увлекался моржеванием. Он тоже понял, что плыть холодно, и выскочил на берег. Мама, не понимая, что происходит, пытается это выяснить, и Папа говорит, что Дед долго не выныривает, а кислород в баллонах уже должен был закончиться. Резиновая лодка, с которой нырял Дед, болтается в ста метрах от берега, но Деда в ней нет.

Родители резво накачивают вторую лодку.