Цена зла

— Ты голодна? — его хриплый голос обволакивает меня, проникает в мои поры. — Тебе нужно в туалет?

Вопросы безобидны, но, когда я смотрю на него, в его глазах горят сферы похоти.

Прежде чем я попыталась убежать, он сказал, что думал о том, чтобы трахнуть меня. Это то, что он собирается сделать со мной сейчас? Мои ногти впиваются в ладони от страха, но мое сердце нагревается от той же потребности, которую я чувствовала прошлой ночью, когда он использовал мой рот.

Этот человек — чудовище. Как я могу хотеть его?

— Да. — Я ненавижу, как угрюмо звучит это слово.

Спайдер подходит к краю кровати и убирает выбившуюся прядь волос с моей щеки. Я отдергиваю лицо от его прикосновения, и он одобрительно хмыкает. — Все еще злишься на меня.

Серьезно?

Я пристально смотрю на него, и он наклоняется. Его рот в миллиметре от моего. На одно мгновение, от которого замирает сердце, я уверена, что он собирается поцеловать меня. Вместо этого он целует меня в нос.

— Отпусти меня, — процедила я сквозь стиснутые зубы.

— Ты действительно думаешь, что я собираюсь это сделать?

— Я имею в виду, развяжи меня.

Мой мочевой пузырь снова на грани того, чтобы выплеснуться наружу. Конечно, он мог бы заставить меня воспользоваться жалким ночным судном, которое Моника оставила на тумбочке.

— Я не думаю, что ты в том положении, чтобы указывать мне, что делать.

— Мне нужно облегчиться.

Он морщит нос, недоумение в его глазах заставляет меня задуматься, что я такого сказала, что звучит не так. Я всегда говорю вещи, которые заставляют меня казаться неуместной.

Я извиваюсь. — Спайдер.

— Скажи, пожалуйста.

Я откинула голову назад. — Пожалуйста.

— Так-то лучше. — По одному он развязывает мне запястья, но оставляет веревки привязанными к столбикам кровати. — Тебе нужно научиться говорить со мной с уважением. Я не принимаю требований от женщин.

Такое женоненавистническое мышление не ново для меня. Женщины в Колонии должны были кланяться перед мужчинами. Но тамошние мужчины никогда не высказывались об этом так открыто, и обычно они придавали этому свой обычный оттенок «Божьей воли». Я ничего не говорю, работая руками и потирая рубцы на запястьях, оставленные веревками, пока он развязывает мои лодыжки.

Снова вернувшись на край кровати, он берет меня за локоть и помогает сесть, затем поднимает на ноги. Он поднимает мое запястье, проводя большим пальцем по красной линии, горящей там.

Заставляя себя встретиться с ним глазами, я вглядываюсь в их ледяную глубину в поисках любого намека на сострадание. Теперь там нет ничего, кроме холодного безразличия. Даже похоть, которую я видела в них раньше, исчезла. Я отвожу взгляд, чувствуя себя одинокой и опустошенной.

— Пойдем со мной. — Он держит меня за локоть, пока идет в ванную. Как только я оказываюсь внутри, вместо того, чтобы закрыть дверь, он прислоняется к дверному косяку, снова скрестив руки на груди.

— Чего ты ждешь? — спрашиваю я.

Он кивает в сторону туалета.

Я пристально смотрю на него. — Ты собираешься наблюдать за мной?

— Ты ждешь, что я позволю тебе снова ускользнуть от меня? Конфиденциальность — это не твое право. Это привилегия. Пока ты не заслужишь моего доверия, я хочу, чтобы за тобой все время следили.

Я сжимаю губы вместе. Именно такие вещи говорили стражники и пасторы прихожанам после того, как они нарушали правила, установленные церковью. Никто не заставлял нас мочиться перед ними, но во всех дверях были окна, которые позволяли им заглядывать к нам в любое время. Я выбралась из одной тюрьмы только для того, чтобы оказаться в другой.

И изгиб его губ, когда он смотрит на меня, не остается незамеченным. Может, он и присматривает за мной, но в то же время ему это нравится.

Вздыхая, я делаю свое дело, как он выразился, пытаясь притвориться, что его там нет. Его невозможно игнорировать. Его глаза все время на мне, прожигают мне спину, когда я краснею, скользят по мне, когда я смотрю на него.

Стыд и негодование проникают в меня. — Могу я, по крайней мере, взять какую-нибудь одежду?

— Нет.

— Почему?

— Она тебе не понадобятся.

О, это нехорошо. Он же не собирается заставлять меня ходить по этому месту голой все время, пока я здесь, не так ли?

Вернувшись в спальню, он направляется к комоду, жестом приглашая меня следовать за ним. — Иди сюда.

Тревога останавливает меня в изножье кровати. — Спайдер, что ты собираешься со мной сделать?

Не отвечая, он берет ошейник, который был на мне прошлой ночью, с комода, где я его оставила, вместе с длинной серебряной цепочкой из ящика. Мое сердце замирает в груди. Цепь имеет крючок на одном конце и петлю на другом.

Это поводок.

Когда он направляется ко мне, я рефлекторно отступаю назад.

Спайдер хватает меня за запястье и притягивает к себе. Он сжимает мои волосы в кулак, оттягивая мою голову назад, не оставляя мне пути к спасению. Эти идеальные голубые глаза ловят мои. — Что я тебе говорил прошлой ночью, перед тем как мы ушли из стрип-клуба?

Мой мозг пытается найти упущенное, но я не уверена, что он имеет в виду.

— Послушание сохраняет тебе жизнь, — напоминает он мне. — Не давай мне повода убивать тебя.