Цент на двоих. Сказки века джаза (сборник)

– …но половина парней из тех, кто приходит, просто напиваются и вскоре уходят, так что…

Тут сбоку послышался низкий голос:

– Прошу прощения… Разрешите пригласить?

И вот она уже танцует с Гордоном; он обнимает ее рукой; она чувствует, как эта рука судорожно напрягается, чувствует, как растопырены его пальцы у нее на спине. Ее рука с миниатюрным кружевным платочком зажата его рукой.

– О, Гордон! – еле слышно произнесла она.

– Привет, Эдит.

Она опять сбилась с такта – ее бросило вперед, и она коснулась лицом черной ткани его смокинга. Она любит его – она была уверена, что она его любит! А затем на минуту воцарилась тишина, и у нее вдруг возникло незнакомое тревожное чувство. Что-то было не так. Ее сердце ни с того ни с сего дернулось, а затем, когда она поняла, в чем дело, будто перевернулось. Он был жалок, несчастен, немного пьян и вымотан!

– Ах! – невольно воскликнула она.

Он посмотрел ей прямо в глаза. Она вдруг заметила, что глаза были сплошь в красных прожилках и беспорядочно вращались.

– Гордон, – тихо сказала она, – давай присядем. Я хочу отдохнуть.

Они были почти посередине зала, но она заметила, как с противоположных сторон к ней устремились сразу двое; поэтому она остановилась, схватила вялую руку Гордона и, толкаясь, повела его сквозь толпу. Губы ее сжались, лицо под румянами побледнело, а в глазах показались слезинки.

Она нашла место повыше на покрытых мягким ковром ступенях лестницы, и он тяжело плюхнулся рядом с ней.

– Я очень рад видеть тебя, Эдит, – начал он, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд.

Она молча посмотрела на него, и это произвело на нее неизгладимое впечатление. Многие годы она наблюдала мужчин в раз личных стадиях опьянения, начиная от пьяненьких дядюшек и вплоть до упившихся в дым шоферов, и гамма ее чувств при этом простиралась от веселья и до отвращения, но сейчас она впервые была охвачена новым для нее чувством: ее обуял неизъяснимый ужас.

– Гордон, ты выглядишь кошмарно! – с осуждением, чуть не плача, произнесла она.

Он кивнул:

– У меня неприятности, Эдит.

– Какие неприятности?

– Много всего. Не вздумай рассказывать родным, но я пропал. У меня большие неприятности, Эдит.

Его нижняя губа отвисла. Казалось, он говорит в пустоту.

– Но, может, ты… – Она замялась. – Расскажи мне об этом, Гордон! Ты ведь знаешь, я всегда готова тебя выслушать.

Она закусила губу – ей хотелось сказать что-то более решительное, но она так ничего и не смогла из себя выдавить.

Гордон отрешенно покачал головой:

– Я не могу тебе рассказать. Ты честная девушка. Я не могу рассказывать такие вещи честной девушке.

– Чушь! – вызывающе сказала она. – Мне кажется, что назвать кого угодно «честной девушкой» в таком тоне – оскорбление! Это удар ниже пояса! Ты пьян, Гордон!

– Благодарю. – Он с серьезным видом наклонил голову. – Благодарю тебя за информацию!

– Зачем ты напился?

– Потому что я чертовски несчастен.

– Думаешь, пьянство тебе поможет?

– Да ты что, пытаешься наставить меня на путь истинный?

– Нет. Я хочу тебе помочь, Гордон. Расскажи мне все.

– У меня ужасные неприятности. Для тебя же лучше сделать вид, что ты меня вообще не знаешь.

– Почему, Гордон?

– Прости, что я пригласил тебя на танец, это было нечестно по отношению к тебе. Ты чистая девушка, и все такое… Давай-ка я сейчас попрошу кого-нибудь с тобой потанцевать?

Он неуклюже встал, но она подняла руку и опять усадила его рядом с собой на ступеньки:

– Слушай, Гордон! Ты смешон. Ты меня обидел! Ты ведешь себя, словно… Словно сумасшедший!

– Признаю. Я слегка не в себе. Со мной что-то не то, Эдит. Я потерял какую-то часть себя. Да какая теперь разница…

– Разница есть. Расскажи мне!

– Расскажу только одно. Я ведь всегда был чудаком – слегка отличался от других ребят. В университете это ничего не значило, но сейчас все стало иначе. Внутри меня четыре месяца что-то рвалось, будто швы на костюме, который вот-вот развалится, едва лопнут последние ниточки. Я понемногу схожу с ума.

Он посмотрел на нее широко открытыми глазами и вдруг стал смеяться, а она отшатнулась от него:

– В чем дело?

– Во мне! – повторил он. – Я схожу с ума. Я здесь, будто во сне, – весь этот ресторан, все это вокруг…

Прямо на глазах он вдруг совершенно изменился. В нем больше не было легкости, веселья и беззаботности – им полностью овладели апатия и уныние. Ее охватило отвращение, а за ним последовала легкая, внезапно нагрянувшая тоска. Ей показалось, что его голос доносится из глубокой бездны.

– Эдит, – сказал он, – я думал, что я умный и талантливый. Я думал, что я художник! Теперь я знаю, что я – никто. Я не умею рисовать, Эдит. Даже не знаю, зачем я тебе все это рассказываю.

Она с отсутствующим видом кивнула.

– Я не умею рисовать, я ничего не умею. Я беден, как церковная крыса! – Он рассмеялся, горько и чрезмерно громко. – Я превратился в презренного нищего, я стал пиявкой для своих друзей! Я неудачник. И я чертовски беден!

Ее отвращение росло. На этот раз она уже едва кивнула, ожидая первой же удобной возможности, чтобы встать и уйти.

В глазах Гордона вдруг показались слезы.