Цент на двоих. Сказки века джаза

Так она просидела пять минут, прислушиваясь к отрывистым переговорам мужчин и болтовне женщин, поднимавшимся над столом, словно мягкий дым курений, – и все-таки она едва слышала и то и другое.

Затем она протянула руку, намереваясь положить ее на плечо Джеффри. Как только она дотронулась до него, Джеффри вздрогнул от неожиданности, хмыкнул и, стремительно и яростно бросив свою руку назад, ударил Роксану по локтю.

Последовал общий судорожный вздох. Роксана восстановила равновесие, вскрикнула и тут же встала с подлокотника. Она еще никогда не испытывала такого потрясения. Это… от Джеффри, средоточия доброты и уважения, эта… инстинктивно-грубая и жестокая реакция…

Вздох перешел в тишину. Дюжина глаз была направлена на Джеффри, выглядевшего так, словно он узрел Роксану в первый раз в своей жизни. На его лице было написано смущение; он был совершено сбит с толку.

– Роксана… – запинаясь, произнес он.

Одновременно у всех, находившихся в комнате, родилось подозрение. В воздухе запахло скандалом. Не скрывалась ли какая-нибудь пикантная антипатия за всеми этими явными проявлениями любви? Иначе откуда взялся этот гром среди такого ясного неба?

– Джеффри! – Голос Роксаны умолял, она была испугана и шокирована, хотя и понимала, что произошло какое-то недоразумение. Ей даже не приходило в голову обижаться или хоть в чем-то его обвинять. Ее голос дрожал, словно умоляя: «Скажи мне что-нибудь, Джеффри! Скажи что-нибудь Роксане, твоей Роксане!»

– Роксана… – начал Джеффри снова. Смущение в его глазах сменилось болью. Он был явно испуган – совсем как она. – Я вовсе не хотел этого делать, – продолжил он, – ты испугала меня. Ты… Мне показалось, что кто-то хочет меня ударить. Я… Как… Зачем… Как по-дурацки все вышло!

– Джеффри! – Снова имя прозвучало молитвой, ладаном – жертвой Господу, который находился там, наверху, надо всей этой неизмеримой, только что опустившейся тьмой.

И вот они оба уже были на ногах, со всеми прощались, запинаясь, объясняясь, извиняясь. Делая вид, что ничего особенного не произошло – об этом не могло быть и речи. Это было бы святотатством. Джеффри сегодня нездоровится, говорили все. Он немного перенервничал. Но где-то на задворках их сознаний поселился необъяснимый ужас этого удара, впервые, пусть на мгновение, проскочила между ними искра вражды – его злоба и ее страх… А сейчас они оба чувствовали скорбь, она была мгновенной, но все же ее нужно было преодолеть сразу же, сейчас же, пока момент еще не был упущен окончательно и бесповоротно. Была ли эта захлестывавшая их ноги вода всего лишь началом, неисповедимым блеском какой-то невыразимой словами бездны, в которую они погружались, или же нет?!

В машине, при ярком свете луны, он отрывисто объяснялся с ней. Он ничего не понимал, говорил он. Он думал только о покере – был поглощен игрой, – и прикосновение к плечу показалось ему атакой. Атака! Он прицепился к этому слову, прикрываясь им, как щитом. В нем проснулась ненависть к тому, что к нему прикоснулось. А когда его рука с этим столкнулась, ненависть исчезла; ушла вся нервозность. Вот и все, что он знал и мог ей рассказать.

Глаза обоих наполнились слезами; они шептали друг другу слова любви – там, в машине, глубокой ночью… А тихие улочки Марлоу проносились мимо них. Когда они легли в постель, они почти совсем успокоились. Джеффри собирался на неделю забросить всю работу, чтобы просто поваляться, поспать, погулять по окрестностям, чтобы эта взвинченность наконец прошла. Когда они вместе решили, что так будет лучше, страх за Джеффри оставил Роксану. Подушки снова стали мягкими и манящими; кровать, на которой они лежали, снова стала казаться широкой и крепкой. Они снова лежали под мягким лунным сиянием, струившимся из окна.

Спустя пять дней, прохладным поздним вечером, Джеффри схватил дубовый стул и выбросил его на улицу, разбив окно собственного дома. Затем он, как дитя, упал на кушетку, жалобно заплакал и принялся молить о смерти. Сгусток крови размером с детский игрушечный шарик разорвался в одном из сосудов его головного мозга.

III