Центр мира

Он говорил обо всём – о транспортировке наркотиков из Азербайджана и Турции, называя имена курьеров, сроки доставок, описывая транспортные схемы, указывая пароли, точки передачи и посредников. Он рассказывал о системе найма проституток для последующего их экспорта в Турцию, Алжир и Марокко. Он объяснял, как отмываются деньги, полученные от реализации незаконно добытой нефти в Ичкерии, называл юридические адреса офшоров, номера и пароли счетов.

Макс исподволь соображал, что из полученной таким путём информации можно немедленно использовать в оперативных целях, чем можно поторговаться с партнёрами, а о чём можно и вовсе умолчать внутри Службы. Одно было понятно: Измаилов совершенно «рассыпался» и сейчас основная задача – собрать с него всю информацию, потому что в дальнейшем использование этого источника станет попросту невозможным. Макс даже прикинул, как можно было бы устроить «красивый» уход адвоката от дел, но потряс головой и запретил себе об этом думать – для этого в Службе существовали другие специалисты.

Вопросы, которые Макс начал задавать после четырёхчасового выплеска информации, вроде бы даже поставили Измаилова в тупик. На самом деле их объекты выглядели настолько несерьёзными на фоне только что названных депутатов, высоких милицейских и таможенных чинов, известных адвокатов, руководителей крупных компаний, что производили впечатление форменного издевательства.

А спрашивал Макс о «Центре-Рерих», Фонде спасения диких кошек и Александре Никонове.

Измаилов отвечал.

Да, средства «Центра-Рерих» и СДК идут на финансирование одного объекта в Восточном Туркестане. Да, объект находится на территории КНР, поэтому деньги на него поступают по очень сложной схеме – через природоохранные агентства и трансграничный заповедник «Карас». На территории объекта проходят курс реабилитации раненые участники чеченского сопротивления – так, по крайней мере, известно ему, Измаилову. Попутно они помогают каким-то местным моджахедам, об этом он, Сулейман, ничего не знает. «Мамой клянусь!»

Кто организовал объект?

Шейх Калеб.

Этот шейх Калеб время от времени упоминался и ранее во время допроса, причём при его упоминании Измаилова начинала колотить самая настоящая падучая.

Профессор Никонов был очень важным, он что-то такое открыл или нашёл. Шейх приказал его убрать.

– Где сейчас Махмуд-палван? – неожиданно бросил Макс.

Сулейман даже не удивился вопросу.

– Был в Стамбуле. Сейчас снова в Алматы.

– Что он там делает сейчас?

Лицо Измаилова первый раз за всё время допроса озарилось злорадной улыбкой.

– Страхует эмира Башири.

– Зачем?

– Уже незачем, – усмехнулся Измаилов. – Махмуд всегда решает вопросы.

– На кого работает Махмуд? – Спадолин понимал, что эффект от обработки проходит, буквально утекает сквозь пальцы и надо пользоваться его остатками как можно быстрее, пока адвокат не пришёл в себя и не начал торговаться.

– Махмуд ни на кого не работает. Он мюрид.

– Чей мюрид?

– Шейха Калеба.

– Где шейх Калеб?

– Никто не знает. Где-то на юге, в Катаре или Дубае.

– Что он делает сейчас?

– То же, что и всегда, – строит новый мир.

Зим и Тара, Алматы, Республика Казахстан

Тара по-настоящему начинала тревожить Зимгаевского. Чем бы ни закончились их отношения – разрывом или свадьбой, было очевидно, что жизни их уже вряд ли войдут в прежнюю колею. Тара всё чаще заговаривала о том, что можно было бы переехать в Новую Зеландию или Австралию, купить там дом и просто жить в своё удовольствие. Иногда она буквально набрасывалась на Зима, доводя его до изнеможения своей страстью, которой, казалось, не будет конца. Однажды она рассказала ему про своего любовника, который когда-то был убит в Ольстере бомбой экстремиста-католика.

– А знаешь, Тара, я ведь был крещён в католичестве, – чуть подумав, сообщил ей Зим. И для себя отметил, что ей понадобилось примерно две секунды для того, чтобы переварить это сообщение.

– Это из-за отца-поляка, – поспешил он объяснить.

– Да я никогда и не рассматривала тебя как религиозного фанатика, – произнесла Тара и прикрыла свои бездонные изумрудные глазищи, видимо, о чём-то размышляя. – Видишь ли, пока мы сейчас об этом не заговорили, я вообще о тебе никак не думала в религиозном или идеологическом плане. Для меня все люди делятся по признаку «свои – не свои». А формализовать понятие «свои» у меня не очень получается. Это просто чувствуется. Глазами, обонянием, всей кожей.

– Умом или душой прежде всего? – невинно заинтересовался Зим. Ему стало по-настоящему интересно.

– Н-н… Н-не знаю, – запнулась Тара. – Ты знаешь, я совершенно не религиозна. Суеверна – это вот да. А умом или душой… Странный вопрос… В общем, я чувствую это, а какая разница – как? Вот меня страшно раздражают люди, которые тебя здесь окружают. Ни один из них под определение «своего» у меня не подпадает. Хотя, может быть, это заурядное чувство женщины-собственницы – которой перестают нравиться все люди, окружающие её мужчину.

– А кто из них тебя раздражает больше всего?