Центральная станция

Некогда Оракула звали Коэн, и, по слухам, она приходилась родственницей святому Коэну Иных, хотя доказать это никто и не мог. Сегодня об этом почти все забыли. Три поколения жила она в Старом городе, в темном, тихом каменном доме – вместе со своим Иным.

Имя Иного и его личный тэг были неизвестны, что с Иными бывало нередко.

Была Оракул потомком святого Коэна или нет, перед каменным домом стояла его часовенка. Скромная, на алтаре – золотистые безделушки, старые, сломанные микросхемы и тому подобное, и еще свечи, горевшие в любое время дня и ночи. Вэйвэй, подойдя к двери, на миг замер перед часовней, зажег свечу, положил приношение – давным-давно вышедший из употребления компьютерный чип, приобретенный за большие деньги на блошином рынке под холмом.

Помоги мне сегодня достичь цели, мысленно попросил Вэйвэй, помоги сплотить мою семью и позволь мне расшарить для них мое сознание, когда я умру.

В Старом городе не было ветра, но древние каменные стены источали отрадную прохладу. Вэйвэй, только недавно установивший нод, послал пинг двери, и через секунду та открылась. Он шагнул внутрь.

Борис помнит неподвижность и в то же время – парадоксально – смещение, внезапную необъяснимую перемену перспективы. Воспоминания деда лучатся в его сознании. Вэйвэй, как бы он ни храбрился, был первопроходцем в незнакомой стране, он продвигался на ощупь, на инстинкте. Он не вырос с нодом; ему было сложно следить за Разговором, бесконечной болтовней людских и машинных фидов, без которых современный человек глух и нем; и все-таки Вэйвэй был из тех, кто ощущает будущее инстинктивно, так, как куколка ощущает взросление. Он знал, что его дети будут другими, а их дети будут отличаться уже и от них, но знал он и то, что нет будущего без прошлого…

– Чжун Вэйвэй, – сказала Оракул. Вэйвэй поклонился.

Оракул была на удивление молода, или просто очень молодо выглядела. Короткие черные волосы, непримечательное лицо, бледная кожа – и золотой протез вместо большого пальца. Вэйвэй тревожно содрогнулся – это был ее Иной.

– Я ищу милости, – сказал Вэйвэй. Поколебавшись, он протянул ей маленькую коробку. – Шоколадные конфеты.

И тут – или у него разыгралось воображение? – Оракул улыбнулась.

В комнате было тихо. Он не сразу осознал, что Разговор прекратился. Оракул взяла коробку и открыла ее, тщательно выбрала конфету, положила в рот. Задумчиво пожевала, в знак одобрения склонила голову. Вэйвэй поклонился вновь.

– Прошу, – сказала Оракул. – Садись.

Вэйвэй сел. Кресло с подголовником, старое и потертое – с блошиного рынка, решил он, и ему сделалось не по себе: неужели Оракул покупает что-то в лавках, почти как если бы была человеком? Но, конечно, она и была человеком. Почему-то от этой мысли легче не стало.