Центровые

— Я же понимал, что вы так говорили не со зла, а чтобы я играл лучше, что у вас это шло от сердца. К тому же оскорблений я от вас никогда не слышал. И я могу простить даже вашу ошибку, но меня подкупает ваша горячность, искренняя заинтересованность в происходящем, желание быть с нами. И вообще, я считаю, что тренер должен быть справедливым, порядочным, а главное — преданным делу. Тогда многое может его извинить…

Ткаченко, как вы понимаете, давно из коротких штанишек вырос, но что–то детское в нем до сих пор сохраняется: те же нелепые обиды, желание опереться на сильную личность, застенчивость. Правда, с друзьями — Рыжовым, Колежуком в киевском «Строителе» и, конечно, с самым ему близким человеком Шурой Белостенным, с Сергеем Поповым, Витей Панкрашкиным в Москве, с Сабонисом в сборной Володя совсем не такой. Добрый, открытый, веселый, неглупый парень. Володя любит книги, кино, музыку, он, что называется, в курсе веяний. Единственное, в чем Ткаченко консерватор, так это в моде на одежду. Проблем у него с ней хватает, в основном все приходится шить, купить просто негде. Так вот, может быть, и поэтому Володя абсолютно равнодушен к моде, предпочитая раз и навсегда выбранные фасоны, цвет, материал. Излюбленная обувь, скажем, мягкие туфли цвета кофе с молоком. Носит их в любую погоду. Когда порвалась последняя пара, Сабонис заказал ему у себя в Каунасе («лично для Ткаченко») и переслал в Москву. По–моему, Володя был рад этому подарку больше, чем каким–нибудь самым фирменным ботинкам…

Порядочный, верный, надежный человек, который никогда не подведет, Володя умеет ценить дружбу, заботу, внимание и участие. И умеет ответить тем же. Хуже то, что не умеет ответить обидчику. И в жизни, и в игре. Как–то, застав у себя дома, в Киеве, вора, который, увидев такого исполина с огромными кулачищами, взмолился: «Только не бей, лучше отведи в милицию!» — так и сделал. Пальцем ворюгу не тронул, просто взял за шиворот, выволок из квартиры и сдал патрулю. Представляете, что бы на его месте сделал другой?

На площадке его бьют нещадно, больше, чем кого–либо другого, — он молчит, терпит. Ведь как считают судьи; раз Ткаченко такой огромный и сильный, то ему не больно, а вина за столкновение наверняка лежит на нем. Поэтому даже когда против Володи играют явно грубо, арбитры зачастую этого не видят, вернее, не желают верить своим глазам. Но стоит Ткаченко только прикоснуться к сопернику — судьи тут как тут, свистят ему фолы. А ведь он только кажется скалой, титаном. На самом же деле этот великан просто не может никого обидеть, задеть, толкнуть, ударить. Это тоже мешает ему на площадке: баскетбол становится все более жестким, контактным и нужно уметь встретить противника по–мужски. Ткаченко же подчас тушуется, особенно когда на него наскакивают «маленькие»: этих–то он просто сторонится, опасаясь ненароком зашибить. А они этим пользуются, играют против Володи резко и грубо, видимо зная, что судьи им простят, а ему — нет. Редко мне удавалось его расшевелить. И только с появлением Сабониса Володя стал жестче, упрямее, тверже. Он ведь долгое время был главным центровым в нашем баскетболе. Амбиций у него все же хватало, чтобы не уступить эту роль просто так, без борьбы, добровольно. В игре с Арвидасом в Ткаченко просыпался игрок. Так что их соперничество — одна из самых ярких картин баскетбола 80-х.