Центумвир

– Потому что его закрыли до полного разбирательства. Его и его людей. Буквально закрыли, никаких каналов связи, неизвестность местонахождения, абсолютная информационная блокада. Кононовские сказали, что если я не подтвержу перед старшими, они кинут весть, что я продал Истомина за переход и мне за это приговор выпишут. Либо я подтверждаю и ухожу под покровительство их круга. На тот момент я уже знал, что своим согласием едва не отправил тебя в… – Илья запнулся, лицо мучительно скривилось, он протяжно сорвано выдохнул, стыдливо отводя взгляд от надгробия, – лучшем случае, просто изнасилование. В лучшем, блять… – Боль и ад в таких похожих глазах, прикрытых темными, едва заметно подрагивающими ресницами. – Я всю жизнь думал, что тебе твою жизнь ломаю. Что слишком строг и слишком требователен, что не мог тебе нормальное детство обеспечить. Потом в бизнес втянул… В этот уебищный бизнес, но у тебя так глаза горели… Мне не нравился Истомин, пока я его поближе не узнал. Я его уважаю, я ему доверяю и у тебя снова с ним глаза горели, так по особому, что на душе правда легче стало… И тут я узнаю, что человека, который клялся мне, что с тобой ничего не произойдет и сделал все для этого, ведут под казнь, а мою младшую сестру едва не убили, перехватив на трассе. Я не знаю, как мне сына растить… Я не знаю, как мне жить с этим осознанием, что я едва не убил свою сестру. Так что, Ален, пусть убьют. Заслужил, оправдания тут не нужны. Беременная жена, испугавшаяся за нашего сына. Моя сестра, едва не погибшая, какие нахуй тут оправдания…

Без меня ему было бы легче. Им обоим.

– Блять, нахуя меня родила она… – едва-едва слышный шепот моего брата в сгущающийся снегопад.

– Не убьют, Илья. Поехали домой, а то я на летней…

– Что ты сделала? – резко повернул ко мне голову, пристально глядя на мою улыбку сквозь слезы.

– На летней… Поехали, сказала. Пожалуйста…

***

Утро среды, Москва, мой бывший дом. Пустой и тихий, с которым я хотела просто попрощаться. Я ни скажу Яру ни слова, я подпишу завтра бумаги. Чувство вины. Без меня было бы легче… Я просто попрощаюсь с местом где была счастлива.

Стоя на кухне, закусила ребро ладони. До боли. Но слезы все равно покатились. Это был мой дом. Здесь все пропитано моим. Ощущением счастья, тревоги, радости и горечи.

 Достала из кармана нагретое судорожно сжатыми пальцами кольцо, положила на край широкого кухонного островка, едва слышно прошептав:

– Прости меня, пожалуйста.

– Кольцо надень, Джокер. – Позади спокойно и безапелляционно.

Резко обернулась. Яр стоял, оперевшись плечом о косяк, скрестив на груди руки, устало глядя на меня.

– Ты же сказал…

– Илья заметил, что ты его сняла. Позвонил и сообщил, чтобы я знал, что зря сняла. Перенес все планы – жена домой возвращается.

Посмотрела в пол, уговаривая себя прекратить. Уговаривая себя успокоиться и перестать реветь, подавляя всхлипы и дрожь, сотрясающие тело. А он направился ко мне. Закатив глаза, пока я исподлобья, абсолютно затравлено смотрела на него и отступала. Пока не уперлась в кухонный островок, а он не прижал к себе. Учащенное сердцебиение в унисон. Мои слезы страха и неверия, вины и надежды. Скрюченные ледяные пальцы сжимают ткань рубашки его на спине. Пока меня бьет изнутри. Разбивает весь смрад. От ощущения его губ, прижимающихся к темечку, теплого дыхания, силы его рук, держащих меня, бьющуюся в истерике. До истощения. До бессилия.