Центурион Траяна

Лагерь опять опустел – те, кто мог носить оружие, практически все ушли под знамена Траяна, ветераны из самых уже стариков вернулись в канабу – там с утра до вечера стучали топоры, визжали пилы и слышались окрики надсмотрщиков – почти все рабы превратились в строителей. Сколько будет еще таких вот уничтожений дотла и восстаний из пепла, нескончаемых перевоплощений Феникса, никто не ведал.

Из домика трибуна-латиклавия Кориолле пришлось выехать после возвращения ликсы в канабу – теперь она делила кров с женщинами камнереза Урса в одной из казарм. Сам камнерез с сыновьями спешно восстанавливал дом и мастерскую.

Порой девушка часами бродила по лагерю от барака к бараку и не могла остановиться – от этой ходьбы ей становилось легче, пустота в груди отступала. Жар движения растоплял холод в груди.

– А, вот ты где! – Радостный вопль заставил ее обернуться.

Она как раз шла к мастерским – заказать новую бронзовую накладку для сундука взамен сломавшейся – об этом попросила ее жена Урса.

В проходе между бараками стоял Нонний. При ходьбе он опирался на палку центуриона, но, кажется, при этом почти не хромал. За время выздоровления он оброс небольшой бородкой на греческий манер, да и лицо оставалось бледным. Но ни худобы, ни вялости Кориолла в нем не приметила. Она узнала – не могла не узнать этого бешеного центуриона, который объявил ее в прошлый раз своей наложницей.

– Я иду… – Она попятилась. – По поручению…

Потом развернулась и кинулась бежать. Не успела. Нонний одним прыжком настиг ее, ухватил за руку. Похоже, палка была всего лишь уловкой – рана его зажила.

– Отпусти! – Кориолла напрасно пыталась выдернуть руку.

– А теперь я буду тебя бить, – засмеялся Нонний.

Это выглядело как шутка. Но он не шутил. Центурион замахнулся и огрел ее своей палкой из лозы.

– Помогите! – закричала Кориолла.

Кто-то было сунулся к ним, но Нонний, нанеся новый удар, повернулся и рявкнул:

– Новобранца воспитываю. Пшел вон!

Тень тут же исчезла.

– Луций! Молчун! – закричала Кориолла, пытаясь вырваться из ловушки между бараками на какое-нибудь открытое место, где все увидят, что она вовсе не парнишка из пополнения легиона, а девушка, и Ноннию не дочь, и не жена.

Но ей это опять не удалось. Новый удар. Она сблокировала его рукой, прикрывая голову, и взвизгнула от страшной боли в предплечье. Ей показалось в тот миг, что левая рука сломана. А в правой был зажат злосчастный бронзовый обломок накладки от сундука. Обломок. Она размахнулась и всадила пластину из бронзы Ноннию в щеку. Тот взревел от боли. А она, визжа от ужаса, кинулась наружу.

На счастье, возле барака заметила знакомую фигуру.

– Молчун!

Раненый легионер точил меч. Но крик услышал, поднял голову, понял – что-то не так, и кинулся ей на помощь. Увидел ее лицо, покрасневшее от удара, изувеченную руку, ухватил ее за здоровую руку и пустился бежать – прямиком к дому префекта лагеря, буквально волоча девушку за собой.

Нонний, на счастье, их не преследовал.

* * *

Два дня просидела Кориолла в доме префекта, не выходя наружу. Сюда Майя-старшая принесла ее немногочисленные вещи. Потом приходила служанка с миской жидкой похлебки и сухарями. Медик на всякий случай левую руку поместил в лубки, синяки смазал мазью.

– Рука сломана? – спросила Кориолла.

– Нет, не думаю, – покачал головой медик. – Но в кости может быть трещина. Побереги руку.

Что теперь будет? Если бы Приск вернулся, он бы ее защитил! Он бы потребовал суда лично у наместника. Он бы обратился к Адриану, своему патрону… Почему Гай не возвращается? Где он?.. По ночам ей снился один и тот же сон: она дома, и дом цел; усадьба как в последнее лето – сирень под окнами, клумбы с левкоями. Кориолла сидит во флигеле и смотрит на фреску на стене. Прекрасная Примавера-весна, нарисованная Гаем, идет по зеленому лугу и собирает цветы.

«Кориолла!» – слышит она голос Гая со двора, вскакивает и… просыпается.

На вторую ночь сон был все тот же. Только длился чуть дольше. Кориолла успела выскочить из флигеля на зов. Залитый солнцем двор был пуст.

«Он не вернется…» – поняла она.

На третий день пришел Пруденс, принес Кориолле кое-какие вещи, старенькую накидку и новую тунику, пробормотал:

– Кухарка моя купила, да ей мала…

Потом сообщил, что для разбора мелких судебных дел, что возникли после нашествия в лагере и канабе, прислан наместником спекулятор,[129] он и будет завтра разбирать дело Корнелии, а Пруденса назначили ее защищать.

– Кто может подтвердить твое гражданство? – спросил Пруденс.

– Луций, мой брат…

– Луций еще мал, чтобы выступать в суде.

Ах, да, как воевать – так пожалуйста, готов взять оружие. А как в суде свидетельствовать и защищать сестру – так еще не дорос, мальчишка! Надо же!

– Тогда Кандид, – не задумываясь, выпалила Кориолла.

– Хорошо. Но нужен еще кто-то…

– Прим?

– Он раб, его показания действительны только под пыткой.

Кориолла затрясла головой:

– Нет, не надо…

Отдавать старого раба на муку после того, что он пережил, даже ради собственного спасения она не могла.

– Еще префект лагеря меня должен помнить, они с отцом вместе служили.