Цену жизни спроси у смерти

Пожалуй, последней зацепкой на настоящий момент оставалась покинутая невеста Сурина. Люба Бородина. Очень эффектная особа, насколько можно было судить по запомнившейся Громову фотографии. Мужики на такую должны клевать с утренней зорьки до вечерней. Но только не Сурин, заключил Громов после недолгого размышления. Этот хитромудрый карась теперь может заиметь хоть тысячу красавиц, и каждая из них будет с готовностью откликаться на имя Люба, если Сурину взбредет в голову подобная блажь. Зачем ему именно эта? Какие-то особые чувства? Страсть? Привязанность? Вздор, чепуха! Человек, оставивший отвечать за свои долги родителей, вряд ли склонен к сентиментальности.

И все же нужно было обязательно отыскать Любу в Сочи. Ухватившись за ниточку, всегда можно распутать клубок. Девушка могла знать о своем бывшем женихе нечто такое, чего не обнаружишь в его досье. Например, как-нибудь объяснить его странный интерес к кислотам.

Зубан мог не обратить внимания на эту деталь. Но Громов никогда не упускал из виду мелочи. Именно из них состоит любая законченная конструкция. Это как кремешок зажигалки, подумал он, прикуривая новую сигарету. Без него зажигалку хоть выброси. Зато при наличии такого пустячка, как кремешок, все становится на свои места.

Отражение тлеющего кончика сигареты одиноко плясало перед глазами Громова в лобовом стекле, пока за поворотом не открылся вид на целый сонм огней ночного города. Он опять поднял глаза к зеркалу заднего обзора и спросил у безмолвных отражений трех темных фигур:

– Вас куда доставить? Сразу в управление?

– Если вас не затруднит. – Это подал голос молчаливый сосед, не проронивший ни слова на протяжении всего пути. Он постарался придать своему тону максимум сарказма. Парень не мог простить Громову, что тот не позволил ему поквитаться с Мининым лично.

– Не затруднит, – ответил Громов, поколебавшись. Ему хотелось сказать приунывшим бойцам что-нибудь ободряющее, но он знал, что сейчас любые слова утешения наткнутся на стену отчуждения. Поэтому он просто проворчал, не обращаясь ни к кому конкретно: – Не ищите, кто прав, а кто виноват, ребята. Просто служба у вас такая. Вы стреляете, в вас стреляют. Не бывает так, чтобы потери несла только одна сторона, вражеская.

За спиной некоторое время молчали, а потом оттуда донеслось горькое:

– Да обидно за Серегина, товарищ майор. Глупо он погиб. По-дурацки как-то.

– А разве умно кто-нибудь погибает? – спросил Громов у блестящих глаз в зеркальном отражении.

– Ну, хотя бы смысл какой-то был во всем этом, тогда еще ладно. А то…

– Смысл, говоришь?

– Смысл, – подтвердил один из бойцов. – Для чего вы все это затеяли, можете сказать?

– Уж не для собственного удовольствия, – отрезал Громов. – Более того, не я все это затеял.

– А кто? – откликнулись сразу два, а может быть, и три голоса.

– Этот вопрос не ко мне, ребята. Я просто живу в этом мире и стараюсь поступать так, чтобы моей совести нечего было предъявлять мне ночами. – Громов подрулил к воротам управления и призывно мигнул фарами, привлекая внимание часового. – И вообще, не забивайте свои головы вопросами, на которые не существует ответов. Ваше дело маленькое – рапорта накатать, командира своего помянуть, как следует, и служить дальше.

Когда после беглой проверки документов джип был пропущен на территорию управления и бойцы, стараясь не материться, принялись выгружать тело лейтенанта Серегина, автоматчик повернулся к Громову и, поколебавшись, буркнул:

– Начальству все, как было, докладывать?

– Ты о чем?

– О том самом. Про то, как вы Миню уделали. Неприятностей у вас не будет?

– А разве он не с пистолетом в руках погиб? – удивился Громов. – Я ему предложил сдаться и следовать за мной, а он оказал вооруженное сопротивление.

– Слышал я, что вы ему предложили.

– Слышал и забудь, вот тебе мой совет. – Громов посмотрел собеседнику в глаза. – Перед начальством за свои поступки я сам отвечу. И перед вашим, и перед своим.

– Я бы Миню все равно завалил, если что, – неожиданно признался парень. – Несмотря на приказ. А ваши три варианта мне на будущее пригодятся. Я их, тварей… – Не договорив, он сердито засопел, разглядывая побелевшие костяшки своих крепко сжатых кулаков.

Громов криво улыбнулся и медленно произнес:

– Сам решай. Тут я тебе не судья.

– А кто мне судья? Господь бог?

– Сегодня, когда надерешься с горя, – посоветовал Громов, – загляни в зеркало и спроси об этом у собственного отражения.

– И оно ответит? – не поверил парень.

– Нет, – признался Громов. – Но все равно самые важные вопросы задавай себе, а не посторонним. Тогда ты будешь честным хотя бы перед одним человеком в этом мире. Перед самим собой.

Молча дождавшись, когда задумчиво нахмурившийся собеседник выберется из джипа, Громов, ни с кем не прощаясь, выехал в распахнутые ворота и резко прибавил газу.

Он и так наговорил этой ночью больше, чем собирался. А слова, какими бы правильными они ни казались, всегда остаются только словами.

Так что лучше стиснуть зубы покрепче и действовать. Именно это делает мужчин мужчинами. Не штаны и не бритвенные принадлежности.