Цену жизни спроси у смерти

– Ее – так в первую очередь.

Лиля хотела спросить почему, но вместо этого капризно пожаловалась:

– Холодно. Иди ко мне, Громов. – Ее голос сорвался на ломкую хрипотцу.

Он никак не отреагировал на то, что она перешла на «ты». Просьбу приблизиться тоже пропустил мимо ушей. Неподвижно стоял в дальнем конце комнаты, напоминая безликую тень на светлых обоях. «Истукан», – сердито подумала Лиля. Ей казалось, что нетерпеливо напрягшиеся соски приподнимают тяжелое покрывало. Проведя холодной, как лед, рукой по такой же холодной груди, она отправила ее туда, где сосредоточился весь жар ее тела. Ощущение было такое, словно ладошка накрыла тлеющий уголек.

– Иди сюда, – повторила она шепотом. – Пожалуйста.

– Тебе нельзя здесь оставаться.

Лилины щеки, которые еще мгновение назад были прохладнее мрамора, вспыхнули:

– Это потому, что я проститутка, да?

– Нет, – буркнул Громов. – Я никогда не имел обыкновения выяснять у женщин, являются ли они проститутками. Все равно я ни одной ни разу не платил. Наверное, я старомоден в этом вопросе, но в моей молодости очень популярной была песня «Любовь не купишь», и она мне всегда нравилась.

– Я не прошу у тебя денег, – тихо сказала Лиля. – Не надо покупать мою любовь. Возьми ее так.

Громов включил бра, расположился за столом спиной к ней и выпил. Для чего он это делал, было совершенно непонятно. Все равно в его голосе до сих пор не проскользнуло ни одной нетрезвой интонации, а в движениях – даже намека на неуверенность. Еще около минуты Лиля видела перед собой только спину Громова, а потом он развернулся к ней лицом и слово в слово повторил сказанное ранее:

– Тебе нельзя здесь оставаться.

– Но почему? Что я такого сделала?

– Просто ты живешь в это время, в этой стране. Вот и вся причина. – Помолчав, Громов спросил: – У тебя есть какие-нибудь родственники за пределами России?

– Ну, брат живет в Севастополе, – неохотно призналась Лиля. – А что?

– А то, что ты должна немедленно к нему уехать. Прямо сейчас.

– Еще чего! И нечего мне приказывать! Тоже мне, ангел-хранитель выискался! – Смерив Громова негодующим взглядом, Лиля прошипела: – Святоша!

Демонстративно отбросив покрывало, она прошлепала босыми ногами к стулу, сгребла в охапку все свои вещи, вернулась на кровать и принялась одеваться, начав с босоножек. Этот демарш должен был доказать проклятому истукану по фамилии Громов, какую ошибку он совершает, отвергнув Лилю. Покончив с обуванием, она встала и стала задумчиво вертеть перед собой маечку-топик, как бы выискивая, где у нее зад, где перед. Ее подбородок был при этом вызывающе вздернут, но она знала, что до утра проплачет в подушку. И слезы ее будут злыми, жгучими. Очень горько глотать такие слезы в полном одиночестве.

– Хочешь, я разыщу тебя в Севастополе? – неожиданно спросил Громов.

– Что? – Лиля оторопела.

– Я разыщу тебя в Севастополе, девочка.

Девочка. Он не впервые назвал ее так, но на этот раз нехитрое словечко заставило ее сердце заколотиться сильнее. Девочка! Это надо же! Удивительное дело, но в этот момент Лиля, вся тертая-перетертая, судьбой не раз битая и оттого не по годам ушлая, неожиданно для себя поверила этому человеку. Вернее, так: ей ужасно захотелось ему поверить. Не имело значения, говорит ли он правду. Скорее всего – нет. Вероятно, он просто лгал, чтобы поскорее выпроводить Лилю из города по известной только ему причине. Но когда ты чувствуешь себя маленькой заблудившейся девочкой, ты готова верить любым обещаниям и ласковым словам. Лишь бы не испытывать страх и одиночество.

– Сейчас я запишу адрес… И телефон. – Она метнулась к столу, но была остановлена насмешливым предположением:

– Может быть, сначала все же стоит одеться?

– Ой, извините.

Лиля сама не заметила, как опять перешла с Громовым на «вы»… Как оказалась одетой с ног до головы, сидящей на том самом месте, где недавно поняла, что не в состоянии взять и расстаться с этим странным человеком… Она казалась себе щепкой, подхваченной стремительным потоком. Ее несло куда-то, а куда именно – разбираться не было ни времени, ни желания.

– Домой не заходи, – деловито произнес Громов. – Домой теперь тебе нельзя.

Лиля машинально кивнула, но тут же опомнилась:

– А деньги? У меня при себе одна мелочь.

Громов раскрыл бумажник:

– Много дать не могу, но на дорогу и на первое время тебе хватит… Вот, держи. Здесь тысяча рублей и сто пятьдесят долларов.

Протянув руку за деньгами, Лиля отдернула ее, словно обжегшись. Такой простенький и привычный жест вдруг сделался невозможным.

– Не кокетничай! – прикрикнул Громов, очевидно, поняв, что происходит в Лилиной душе. – Бери деньги. Считай, что это государство о тебе позаботилось.

– Государство! Можно подумать! От него дождешься!

– Ну, я от лица государства. Какая разница?