Цену жизни спроси у смерти

– Одну сестричку от другой, – уточнил Толик. – Младшенькая зовется Пхо-Сань, а старшенькая… – Не договорив, он по грудь высунулся из окна, оглянулся и, втянувшись обратно, объявил: – Колпак потеряли с правого заднего. На обочину укатился.

– Непорядок. – Водитель притормозил и дал задний ход, поглядывая в зеркало. – Ты скажи, когда тормозить. Мне отсюда колпака не видать.

– Еще метров десять… Так… так… Стоп! Бросай якорь.

– Есть бросать якорь!.. Да ты сиди, браток. Я сам управлюсь.

– Ноги разомну, – ответил Толик, выбираясь из машины одновременно с водителем. – То самолет, то машина. Затекли совсем.

Солнце уже клонилось к горизонту. Освещенный им, водитель побрел вдоль дороги, внимательно глядя под ноги. Толик следовал за ним так же бесшумно, как его волочащаяся по асфальту тень.

– Не вижу колпака, – растерянно сказал водитель, оглянувшись на спутника. Бросив взгляд на «восьмерку», он добавил еще более обескураженным тоном: – Так вон же он! На колесе!

– А ты глазастый, – похвалил его Толик. – Только раньше надо было смотреть, а не хлопать ушами. Прозевал ты свою счастливую старость, многодетный отец. Теперь не обессудь…

Дождавшись, когда мимо пронесется очередная машина, Толик прикончил водителя одним расчетливым выстрелом из «беретты» с глушителем, освободил его от содержимого карманов и столкнул с обрыва, где труп сразу же затерялся в море зелени.

Возвращаясь в «восьмерку», он выбрасывал на ходу все, что, по его мнению, было лишним: ключи от квартиры, портмоне с семейной фотографией в пластиковом окошечке, какую-то записочку с детскими каракулями. Права и техпаспорт Толик оставил себе. Не то чтобы он собирался пересаживаться в темно-серые «Жигули» всерьез и надолго, но при наличии чужих документов от гаишника можно сотней баксов откупиться, а без таковых и в полштуки не уложишься. Себе же дороже выходит.

Через несколько минут Толик преспокойно катил дальше по дороге и насвистывал неопределенную мелодию без начала и конца. И была она немного меланхоличной, но отнюдь не печальной.

Глава 16 Ночная жизнь

Уличное кафе по случаю очередного летнего вечера заполнялось прибывающим народом. Вконец запыхавшийся парень с недовольным лицом таскал из подсобки все новые легковесные столы и стулья из синего пластика. Он расставлял их за низким кирпичным бруствером, которым, собственно, ограничивалась территория кафе. Некоторые посетители, обнаружив, что их выставляют прямо на улицу, возмущенно задирали подбородки и удалялись искать себе другое место для посиделок. Но большинству было абсолютно безразлично, где пить свои напитки и есть окорочка, обильно политые кетчупом.

Молодой женщине с пепельными волосами, уложенными в кукольную прическу, посчастливилось явиться в кафе одной из последних, и она сидела за своим столиком совершенно одна. В своем ярко-красном платье она напоминала нарядную новогоднюю свечку, на которую так приятно смотреть, пока она не оплыла.

Вино в ее бокале, которое тоже называлось красным, выглядело в сравнении с платьем почти черным. Мужчины смотрели в первую очередь на это открытое яркое платье, потом бросали взгляды на наполненный бокал одинокой женщины и лишь после этого интересовались ее лицом. Оно у нее было таким, что никто уже не замечал ни чересчур выступающих ключиц красавицы, ни острых лопаток, проступающих на ее спине на манер крылышек, которые никогда не прорежутся.

Ее звали Любой. И как бы ее ни называли – Любаней, Любашей, Любочкой или даже Любкой, – она всегда помнила, от какого слова происходит ее имя, и гордилась им. Наверное, потому, что в свои двадцать пять лет она до сих пор понятия не имела, что такое настоящая любовь.

Тем не менее ее сердце было разбито.

Исчезнувший Аркаша не только обманул Любу в ее лучших ожиданиях, связанных со сказочной жизнью, но и поставил ее в крайне затруднительное и даже опасное положение. После того, как ее похитили среди бела дня на Чистых Прудах, ее жизнь висела на волоске.

Незнакомец с шоколадными глазами, назвавшийся просто Толиком, позже признался, что ввел ей дозу галоперидола, и продемонстрировал свои часы с выдвижным шипом. Любе от этого радости было мало: после коварного укола она чувствовала себя так, словно ее мозги пропустили через мясорубку, да так и оставили в виде фарша, не забыв обильно поперчить для остроты ощущений.

Когда Люба пожаловалась на невыносимую головную боль, Толик сочувственно покивал, назвал это издержками производства и пообещал привести ее новым уколом в норму, как только она ответит на несколько вопросов. На самом деле их, вопросов, было никак не меньше сотни, и это не считая одного, самого главного, звучавшего поминутно. Куда подевался твой хахаль? Люба не знала. И в этом заключалась ее основная проблема, как грустно констатировал Толик по окончании допроса.