Цепь в парке

Крыса ведет его к себе через какой-то странный прямоугольный проход, пробитый прямо в стене дома — он и не знал, что бывают дома с дыркой посередине, — там темно и пахнет мочой, но они сразу же выныривают на залитую солнцем лужайку: трава, видно, оттого такая высокая, выше головы, что здесь коров не пасут, она вся усеяна маргаритками и маленькими желтыми цветами вроде колокольчиков, которые осыпаются при первом прикосновении; посередине идет тропинка прямо к галерее с полупровалившейся ржавой крышей. Где-то в траве рычит собака.

— Заткни пасть, Люцифер! Пожалуйте в мой замок, здесь мои угодья. Землица — первый сорт!

На веревках сушатся облепленные мошками простыни, кругом жужжат пчелы. Пес тут же замолкает.

— А вот еще сооруженьице, красота! Есть на что посмотреть, повыше любого небоскреба…

Длинная белая рука Гастона указывает куда-то вверх: огромные стальные клетки, упирающиеся в землю своими лапами между низенькими домиками, громоздятся друг на друга, уходят в небо все выше и выше и заканчиваются двумя исполинскими каменными колоннами, которые выше самой высокой церкви на свете, они словно гигантское окно, повисшее в воздухе.

— Штаны великана, — смеется Пьеро.

— Ух ты! Надеюсь, у твоего великана нет задницы! — восхищенно восклицает Гастон. — А то представь себе, если… крантик откроется. Ведь целую реку напустит. С золотыми рыбками. Штаны… и придет же такое в голову!

Крыса долго глядит на мост, точно видит его впервые в жизни, и взгляд его становится серьезным, он больше не смеется.

— Чтоб он провалился, этот мост!

— Тебе нехорошо?

— Нет. С чего ты взял?

— У тебя лицо другое стало.

— Здрасьте, лицо у меня другое! А жаль, что я и правда не могу меняться, а то бы я на вас такого страху нагнал.

— А Балибу может, он умеет превращаться в кого угодно.

— Бали… чего?

— Балибу. Это кот, желтый-прежелтый.

— Ну уж кот он всегда кот, меня не обманешь. Крысы кошек не любят… между ними давняя война, а крыс все равно больше.

— Балибу, когда в кого-то превращается, он уже не кот.

— Что ж он тогда, лошадь, что ли?

— Может, и лошадь, но уж никак не крыса.

— Отчего же? Разве он не уважает сыр?

— Не знаю про сыр. Но ведь крысы не такие уж красивые.

— Ты что, хочешь, чтоб я тебе уши надрал? Я, по-твоему, некрасивый?

— А ты не крыса, ты Гастон.

Совсем рядом утонула в траве старая тележка, одни оглобли торчат. Не задев ни единой травинки, Крыса сигает в нее и исчезает.

— Гастон, это ты? А, Гастон?..

Голос доносится с галереи, что в конце тропинки, он более резкий, чем у Крысы, и гораздо сильнее. Крыса не отзывается.

Он шагает прямо по траве, оглядывает лужайку и ждет, когда Крыса подаст признаки жизни. В глубине, возле завалившегося забора, стоит дерево с обрубленными ветвями. Оно похоже на столб с листьями. По другую сторону, там, где уже нет травы, перед белоснежной галереей соседнего дома угадываются очертания небольшой пустынной площадки. Он делает шаг к тележке, но спотыкается о какую-то железяку и падает. Земля под ним влажно-склизкая. Стебельки маргариток и желтых осыпающихся цветов сплошь заплеваны мокротой. Наверно, Крыса ушибся, прыгнув так далеко, или у него приступ удушья. Он встает на ноги и пытается подобраться к тележке, но все кругом завалено ржавым железом, так что ступить некуда. Он зовет Крысу сначала тихо, потом громче, но в ответ раздается собачий лай.

— Заткнись, Люцифер!

Собака умолкает.

— Я ухожу. Мне с тобой скучно.

Внезапно над оглоблями тележки вырастает фигура Гастона — его словно подняла вверх сама трава.

— Проходи, не бойся. Это все, что от автомобиля осталось. Твой братец мне презентовал.

— Нет, я ухожу. Наверно, уже звонили к мессе.

— Да что ты, у тебя еще полно времени. Смотри, ты ведь совсем рядом, лезь ко мне.

Когда он добирается до тележки, Крыса своими длинными ручищами подхватывает его, и он понимает, почему Крыса так легко впрыгнул туда и при этом не ушибся. В тележку свалены надутые автомобильные камеры, и по ним ходишь, как по мячам.

— Почему ты зовешь его Люцифером?

— Потому что сам черт его сюда принес, а меня он принимает за господа бога… В хорошую погоду я валяюсь тут целыми днями и ворон считаю. Очень полезно для легких. Как на даче!

Он сам не знает почему, но ему хочется поскорее уйти отсюда, вернуться на улицу. Здесь Крыса чувствует себя хозяином, голос у него теперь вовсе не надтреснутый, и он больше не похож на ребенка-великана, которого страшно обидеть. И он повторяет:

— Мне нужно идти.

— Да что это на тебя нашло? Я ведь тебе еще ничего не показал. Хочешь, покажу дом, где ты жил? Он тут, совсем рядом.