Цепи его души (СИ)

Глаза Ирвина заледенели, и Джон поспешно наступил Ричарду на ногу. Поспешно, но все равно уже поздно, если можно так выразиться. В одном Ирвин был точно прав: если Тхай-Лао увидит нас вместе, ничего хорошего из этого не выйдет.

— Вы позволите нам поговорить здесь? — спросила я. — Это недолго.

— Да нам только халаты сбросить, — заметил Ричард, который мигом стал серьезным. — И вещи забрать.

Они действительно управились за минуту: когда их голоса затихли в конце коридора, Ирвин открыл дверь и указал мне в сторону комнаты. Шагнула внутрь (свет мужчины оставили включенным), и только сейчас вспомнила, что я уже одета. Сняла шляпку, расстегнула пальто и положила его на спинку стула. Закусила губу и повернулась к Ирвину.

— Я просто хотел сказать, что мне жаль, — произнес он. — Жаль, что так получилось с картиной, что мне не хватило понимания, чтобы почувствовать, насколько для тебя это важно. Для меня эта статья показалась всего лишь трепом, но для тебя…

— Это все в прошлом, Ирвин, — я покачала головой.

Прислушалась к себе и поняла, что да. Действительно в прошлом.

По крайней мере, статья.

— Я рад, если так.

Кивнула. Рассказывать о том, что случилось с «Девушкой» не хотелось. По большому счету, теперь это тоже в прошлом. Как и многое другое.

— Я не знал, что леди Ребекка твоя мать.

Хрупкая скорлупка треснула сильнее. Если бы я могла закрыться, защититься от этого взгляда навылет, так бы и сделала, но я не могла. Поэтому просто сложила руки на груди.

— И уж тем более не представлял, что она на такое способна. Ты говорила ей про долговую метку?

— Говорила.

Еще сильнее.

Запертые внутри чувства поднимались волной, грозя смести меня вместе с остатками самообладания, поэтому я покачала головой.

— Пожалуйста, Ирвин, давай не будем. Просто скажи, зачем ты пришел.

— За этим. Я пришел за этим, Шарлотта. С той минуты, как я узнал о случившемся…

Он шагнул ко мне, и я отступила. Наткнулась на стул, поэтому Ирвин остановился, в потемневших глазах отразилось… что? Сожаление? Мои чувства? Я не знала. Знала только, что оно может выбить меня из хрупкого равновесия, в котором я уверенно (или не очень) держалась последние дни.

Неделя.

Даже меньше. Меньше недели прошло с того дня, как леди Ребекка пришла ко мне, чтобы поговорить, а потом попыталась меня увезти. Вытряхнуть из жизни: из своей, из Лигенбурга, вымарать, стереть, как однажды стерла из своего сердца саму мысль о том, что я ее дочь.

Почему?!

— Я не могу ни о чем больше думать. Я вообще ни о ком не могу думать, только о тебе. О том, что оставил тебя одну. Уже в который раз.

Нет, это уже слишком.

Во мне сейчас столько всего намешано, что если продолжать в том же духе, я просто взорвусь (как тот паровой котел, которого боялась миссис Клайз), и полечу над Лигенбургом. Вот только у меня даже зонтика нет, чтобы за него зацепиться.

— Ты ведешь им счет?

Спросила исключительно для того, чтобы чем-то заполнить паузу. Эта пауза была слишком яркой и звучала на разные голоса. Смехом леди Ребекки, подхватывающей меня на руки на побережье, резким и сухим, как ветки под ногами по осени, голосом ее отца и его взглядом, пронизывающим, как порыв ледяного ветра. Чеканным и церемонным, как монетный звон отсчитываемых в банке денег — виконта Фейбера, и резковатым, ломающимся — Ирвина, когда мы впервые увиделись. Он наклонился и протянул мне руку (совсем не кичился тем, что мальчишка, да еще и намного меня старше, чтобы обращать внимания на такую мелочь, как я), улыбнулся и сказал: «Ну здравствуй, Рыжик».

— Веду. Первый был, когда я уехал в Рихаттию, — Ирвин достал из внутреннего кармана сюртука ленту, и у меня потемнело перед глазами.

Лента (лазоревая, как спокойное летнее море в жаркий день), лежала у него на ладони. Лента, которую он подарил мне. Мы были в городе, и я увидела ее на витрине: она лежала среди множества таких же, выделяясь только простеньким узором, расшитым бисером. Я смотрела на нее, не отрываясь, и он запомнил. Кажется, дороже подарка у меня не было за всю мою жизнь.

Я отдала ее ему, когда он уезжал в Рихаттию, отдала со словами:

— Только ты не забывай меня, пожалуйста.

— Не забуду. Никогда не забуду. Что бы ни случилось, сколько бы лет ни прошло, я всегда буду тебя любить, и всегда буду с тобой, даже если я далеко. Слышишь?

Наши голоса вплетались в то, что я помнила, слышала, чувствовала.

Вплетались, как лента в мои волосы (впервые именно Ирвин заплел мне косу с ней: такую кривую, с торчащими в разные стороны прядями), и скорлупка осыпалась пылью. Я почувствовала, что у меня дрожат губы, а вместе с ними и сердце. Он ведь мог представиться Джону и Ричарду как угодно, но вместо этого назвался сводным братом. Сказал, что я его сестра... несмотря ни на что.

— Я знаю, что поздно, но… — Ирвин помолчал и добавил: — Что бы ни случилось, ты всегда можешь рассчитывать на меня, Рыжик.

Он шагнул ко мне, обнял прежде, чем я успела вздохнуть. И лента скользнула по моему плечу шелковой рекой.

В его объятиях было уютно, тепло, но... неправильно. Сама не знаю почему, осторожно отстранилась.

— Прости.