Цепи его души (СИ)

— Всевидящий, Шарлотта, — произнесла она, когда я обернулась. — Я прошу прощения за своего мужа. Не представляю, что на него нашло… — герцогиня осеклась и вздохнула. — Представляю, но не могу тебе рассказать. Или ты уже знаешь?

Луиза пытливо заглянула мне в лицо, но я покачала головой.

— Не знаю, ваша светлость. Мы не настолько близки с месье Орманом.

Увы, это даже не было ложью, и горечью отозвалось гораздо более сильной, чем могли ударить самые жестокие слова герцога.

— Все равно это было очень грубо, — произнесла Луиза. — И никакие серьезные обстоятельства этого не оправдывают. Ты добрая и светлая девушка, Шарлотта. Мне бы очень не хотелось, чтобы прямолинейность моего мужа причинила тебе боль.

— Ваша светлость, я же не слепая, — улыбнулась. — Я была в театре и видела то же, что и вы. Не знаю, о чем речь, но пусть это останется тайной. Там, за столом, я сказала вам правду. Вы сделали мое утро солнечным и теплым, и я была искренне рада провести с вами все это время.

Она закусила губу, покачала головой, а потом шагнула ко мне и мягко обняла. Впрочем, тут же отстранилась.

— Это правда? — внимательно глядя мне в глаза, спросила она. — Правда — то, что ты сказала про магию жизни? Откуда она?

— Не знаю, — пожала плечами. — Как я уже говорила, мне не довелось познакомиться со своими родителями.

Пусть сейчас я отчасти кривила душой, говорить о леди Ребекке у меня не было сил. Да и не нужно это ее светлости.

В ту минуту, когда я об этом подумала, в холле появился Гилл.

— Подай мисс Руа накидку, — распорядилась герцогиня.

К счастью, она не стала уговаривать меня остаться: мы обе прекрасно понимали, что это невозможно.

Дворецкий ненадолго исчез, а потом вернулся с моей одеждой. На лице его при этом играла такая торжествующая улыбка, словно он знал обо всем, что произошло в столовой. Впрочем, эта улыбка тут же превратилась в кривенькую, стоило ему наткнуться на холодный взгляд Луизы, а после и вовсе погасла.

— Прошу, мисс Руа, — мрачно пробормотал он, помогая мне с пальто и накидкой.

А после очень резво открыл дверь.

— Чудесного дня, — мягко произнесла Луиза.

— Чудесного дня, ваша светлость, — прошептала я и поспешила покинуть дом.

На глаза навернулись слезы: не потому, что произошло в столовой в особняке де Мортенов, нет. Просто сегодня мне удалось прикоснуться к семье, о какой я всегда мечтала. На миг стать ее частью, чтобы потом опять выйти на улицу, в лютую, обманчиво-подсвеченную зимним солнцем стужу. Еще немного — и оно упадет за красивые крыши, стремительно стемнеет и станет еще холоднее.

Слезы все-таки брызнули из глаз и потекли по щекам.

— Слезокапница! — в сердцах обругала себя я. — Тряпка! Нюня! Сейчас ресницы слипнутся, так тебе и надо!

Как ни странно, ругательства возымели действо, и к дому Эрика я подходила уже, слабо шмыгая носом. Достала платок, вытерла подсыхающие (или подмерзающие) дорожки слез, только после этого поднялась по ступенькам и коснулась дверного молотка.

Встречал меня, предсказуемо, Тхай-Лао, который спросил, когда мне подать обед, и я ответила, что не голодна. Сейчас мне отчаянно хотелось подняться к себе и воплотить… точнее, приступить к воплощению сюжета, который я «увидела» в парке.

— Подскажи, где мой мольберт? — спросила я, когда иньфаец уже собирался оставить меня одну.

— Мы не стали его перевозить.

— Почему?

— Потому что Пауль сказал, что у вас будет новый.

Чудесно.

Ладно хоть альбом с карандашами оставили, и на том спасибо!

— Эр… Месье Орман сейчас у себя?

— Нет, он еще не вернулся.

С прогулки с Камиллой, вероятно.

Не проронив больше ни слова, направилась к лестнице. Искренне надеясь, что сегодня вечером Эрик мне скажет, что мой мольберт жив. Потому что если нет, если его постигла та же участь, что мои платья, я… я просто не представляю, что сделаю!

Схватилась за перила так яростно, что края впились в ладони.

В ту же минуту до меня донесся голос Камиллы:

— Шарлотта, мы можем поговорить?

Глава 5

— Что вам нужно?

Да, возможно это прозвучало грубо, но я устала быть воспитанной. Устала быть милой с людьми, которые врываются в мою жизнь, делают с ней все, что им заблагорассудится, а потом с улыбкой на губах спрашивают: «Мы можем поговорить»?

Нет, не можем.

Улыбка сбегает с ее губ, и вот это мне нравится гораздо больше.

По крайней мере, это уже честно, а не как минуту назад.

На ней снова другое платье (интересно, сколько их у нее?), сейчас Камилла стоит так близко, что холодный аромат ее духов вплетается в образ, навевая странную ассоциацию.

Ледяная роза.

Да, пожалуй, точнее и не скажешь.

Я представляю эту картину еще более отчетливо, чем увиденную в парке: женщину в серебристо-голубом платье, меняющем цвет ее глаз почти до неузнаваемости, оттеняющем теплый шелк волос невидимым инеем. Ледяная роза в ее руках плачет каплями, а сама она улыбается, лишь сильнее сжимая ладонь на вонзающихся в кожу обжигающе холодных наростах шипов. Меня ударяет этими чувствами, как несколькими минутами ранее несбывшейся мечтой о семье.

Только сейчас это чужие чувства.

Всевидящий!

Откуда это во мне?