Цепи его души

— После смерти отца я уехал в Иньфай, чтобы справиться с той тьмой, что живет у меня внутри. С тем, что гораздо страшнее самой смерти, — он улыбнулся, но улыбка вышла кривой. — Я научился рисовать, чтобы сохранить в памяти ее лицо, потому что она была единственной, ради кого я держался. Я был безумцем, и это — отражение моего безумия. Безумия, с которым я справлялся шаг за шагом, с помощью самых разных тренировок и практик. Но одно оставалось неизменным: сильные чувства его возвращали. Так или иначе, поэтому я от них отказался. Отказался от любой возможности испытывать сильную боль, ненависть или сострадание. Ото всего, что могло подтолкнуть меня к тому…

Он развел руки в стороны:

— Что ты видишь. Я продержался двенадцать лет, — он смотрел на меня. — Двенадцать лет. До встречи с тобой.

Нити протянувшейся к нему тьмы задрожали, словно их растягивала невидимая рука, а потом шевельнулись.

— Уходи, Шарлотта, — голос его был тихим и ледяным, как сочащаяся сквозь него тьма. — Ты увидела меня. Сегодня ты увидела больше, чем кто бы то ни было. Поэтому просто уходи.

— Нет.

Не сразу поняла, что ответ, звучащий так решительно и твердо, принадлежит мне.

Глубоко вздохнула, вытесняя зарождающийся страх воспоминаниями о том, как Эрик закрыл меня собой. Сбрасывая наваждение глядящей со стен женщины «Девушкой», которую он собирался восстановить. Вместе с осознанием вернулась и уверенность, с которой я рвалась к нему. Его прошлое для меня не имеет значения, а в настоящем… в настоящем я останусь с ним, что бы ни случилось.

— Я сказал: уходи, — почти проскрипел он. Сейчас его голос вряд ли можно было сравнить с человеческим, он напоминал не то клекот раненой хищной птицы, не то шипение глубинной тьмы, решившей заговорить со мной через него. — Не заставляй меня вышвырнуть тебя отсюда.

— Не заставляю, — с трудом сдерживая внутреннюю дрожь, шагнула вперед. — Если ты вышвырнешь меня, это будет только твое решение.

— Шарлотта, я сдерживаюсь из последних сил, — процедил он.

— Не сдерживайся, — я снова шагнула к нему, глядя, как его глаза становятся совершенно дикими.

— Ты меня слушала? — Жесткий взгляд словно невидимая стена. — Любое сильное чувство превращает меня в то, что я есть. Я могу причинить тебе боль…

— Тогда почему до сих пор не причинил?

Шаг. Еще один.

Расстояние между нами понемногу сокращалось, и чем меньше оно становилось, тем отчетливее я чувствовала исходящий от него холод. Мертвый, близости с которым противилось все мое существо. Что-то подобное я испытала, когда впервые упала на грань из-за своей сути проводника, но сейчас это было гораздо страшнее. Пространство вокруг Эрика дышало пустотой, черные нити расползались в стороны щупальцами. Именно поэтому я заставила себя сделать еще шаг в ставшем вязком, как кисель, воздухе.

— Потому что тренировался долгие годы. Долгие годы учился сдерживать последствия того, что со мной сотворил отец. — Он кивнул на стены, в низкие нотки ворвалась странная, диковатая высота, от которой по коже прошел мороз. — Того, что я завершил сам.

— Но ведь ты справляешься с этим. Справляешься каждый раз в одиночку. Позволь мне сегодня остаться с тобой…

Снова шагнула вперед.

— Уходи. Сейчас же, — высота его голоса дрогнула, как мгновениями раньше — нити тьмы. Сквозь них пробились изумрудные искры готового вот-вот раскрыться пространства.

Остановилась, словно передо мной выросла стена.

Если сейчас он откроет новый портал, я его уже не найду. И только Всевидящий знает, что будет тогда.

— Поднимайся наверх, Шарлотта. Тхай-Лао тебя отвезет.

— Он не защитит меня от агольдэра.

— Ты действительно не понимаешь? Защищать тебя сейчас нужно только от меня.

— Не понимаю, — выдохнула. — Не понимаю и не хочу понимать. Ты столько всего для меня сделал…

Мне не хватало слов, не хватало чувств, чтобы передать все то, что я хотела ему сказать.

— Ты спас меня от Вудворда, хотя мог просто остаться в стороне. Ты пошел за мной, когда леди Ребекка меня увезла, хотя знал, что портал вытянет из тебя все силы. Ты говорил, что хочешь меня наказать, но ты наказываешь себя, изо дня в день, Эрик. Почему?! Почему ты не позволяешь себе верить в то, что ты достоин любви, счастья, простых человеческих радостей… больше, чем кто бы то ни было?!

— Любви, Шарлотта? — теперь уже совершенно мертвый голос ударил сильнее, чем если бы Эрик просто приказал мне замолчать. Солнечное затмение его глаз (когда тьма поглотила золото, не оставив даже сияния ободка, и потекла в белки) было жутким.

Я же смотрела в них и видела совсем другие.

Светлые. Полные нежности. Живые.

Родные.

— Скажи, ты сможешь любить чудовище?

Этот простой вопрос прозвучал неестественно-спокойно. С тем же успехом он мог спросить у меня, что я хочу на ужин, но в глазах даже сквозь заливающую их тьму застыло нечто такое… такое, что застыла я. Чувствуя, как стыну изнутри.

Усилием воли вытолкнула себя из этой стужи в тепло. Разливающееся в груди, набирающее силу, согревающее.

— Я не верю в чудовищ, — сказала тихо.

— А во что веришь?

— В любовь.