Цепи Скорпиона

Нет, не с Перуном и воинством небесным, конечно, сошлись в поединке сокольничий и братья. В город вторглась орда мокинзарского хана Аграмбы по прозвищу Бухнадар, что означало – «Всесильный». Сторожевые дозоры не успели предупредить княжью дружину о набеге. Попросту не готовы оказались они к войне. И гридна войны не ждала. Лишь князь Ратибор – отец Святополка – с горсткой верных ратников некоторое время продолжал биться под стенами города. Но скоро и они полегли под натиском бесчисленной конницы степняков. И великий Рудан пал…

– А тебе не кажется, что мы разболтались? – бесцеремонно перебил домовой воспоминая князя.– И давно пора в дорогу? Ведь скоро вечер, а нам нужен ночлег.

Серьёзная деловитость маленького духа опять заставила Святополка улыбнуться. Да и со здравыми замечаниями как не согласиться? Но молодой воин решил сразу показать кто тут главный. И поэтому, вспомнив указания колдуна Стережного, со всей строгостью произнёс:

– Вот что, Черномазик, коли уж ты за мной увязался, то так тому и быть, но я хочу, чтобы ты кое-что усвоил. Во-первых, – князь загнул указательный палец, – ты мне должен во всём подчиняться. Указывать не можешь, только советовать. Во-вторых, – он загнул средний, – сиди тихо в сумке и не высовывайся, пока не скажу. Понял?

Домовой покивал, а после, преданно глядя на хозяина, тихо проговорил:

– А в-третьих, в-четвёртых будет?

И сразу стало не понятно, серьёзно он интересуется или нагло иронизирует. Оттого Святополк, решивший было потрепать домовика по лохматой голове, подумал, что не стоит разводить лишнее панибратство и, сдвинув брови, сурово промолвил:

– Не будет!.. Пока.– И погрозил домовому пальцем.

– 4 —

Рудан отстоял от таинственного и грозного Безымянного леса не более чем на пятьдесят вёрст, а значит, земли Роца заканчивались где-то невдалеке. Молодой, закалённый витязь на добром коне вполне мог бы преодолеть это расстояние гораздо быстрее, чем вышло у Святополка, однако князь избегал дорог. Ведь сколь ни горяч он был, а всё ж прекрасно понимал: не стоит раньше времени ввязываться в бои с «рыжими кафтанами». И не о себе он при этом переживал, а о невинных обитателях родного края. Оно ж, слух о нападении на бухнадаровский отряд распространится, и до Бухнадара дойдёт, и тогда…

Потому держался он только направления и выбирал почти незримые тропки, поскольку по большим дорогам, особенно на перекрёстках, конечно же, стоят походные кибитки с мокинзарскими лучниками, в распоряжении которых маленькие, но выносливые степные лошадки и способ связи с другими мокинзарскими постами – сигнальный костёр, готовый в любую секунду вспыхнуть и взметнуть в воздух тревожную, чёрную гарь.

Домовой, не пытаясь выбраться, послушно сидел в сумке, высунув косматую головёнку, которой постоянно вертел в разные стороны. («Запоминаю дорогу», – пояснил он.) При этом он без умолку болтал, не переходя, впрочем, границ, очерченных Святополком.

Сперва удостоверился домовик в возвращении княжеской памяти. Прям дознание устроил. А как сомнений не осталось, принялся за размеренное повествование. И Святополк узнал, что…

Взяв город, враг вдосталь помародёрничал и двинулся дальше, захватывая страну. А горе и смерть шли с ним рядом. Полыхали дома и поля. Уводились в полон и погибали люди. Дружинники, прослышав о смерти князя, хоронились в лесах. И к концу лета сопротивление почти угасло. Только в Лукоморске, на самом краю роцкой земли, у берега Синего моря, остался его небольшой очаг. Там, создав неприступный форпост («форпост» – это, как бы, крепость такая, пояснил домовик), засели братья Велес и Хорс и их соратники, в том числе («Кстати!») двоюродный брат Святополка Всеволод (сын дядьки Данислава – киричского князя) и Яромир – лучший друг детства. И они поклялись во что бы то ни стало продолжить борьбу. Бухнадар сначала распорядился осадить город. Но после оставил малочисленных гридников в покое, так как особой угрозы для мокинзарского владыки они не представляли…

Но время шло – тяжелое и горькое время. Ратники, скрывавшиеся по лесам и болотам, постепенно возвращались под крыши домов. Поникшие и павшие духом, пытаясь безуспешно гнать чувство вины, закапывали мечи и брались за дела. И когда закончилась голодная и суровая зима, на полях, как и встарь, закипела работа. А там уж и до первых всходов недалеко.

Так что жизнь продолжалась. И все оставалось почти таким же, как прежде, если не считать того, что отныне каждый город платил Бухнадару дань. И эта дань исправно собиралась. А, кроме того, под запретом оказались все старые праздники. Отныне нельзя было в новый год принести в дом охапку луговых трав да сосну душистую, чтобы наполнили они воздух ароматом цветов и смолы, а сердце – предвкушением счастья. Нельзя стало молиться своим богам – даже Триединому6. А на месте златоверхих храмов, стоявших в этих краях испокон веку, поставили по приказу Бухнадара капища поганого демона Таджмора, торжества в честь которого нужно было справлять непременно…