Постепенно ему все явственнее стало казаться, будто его пальцы действительно дотрагиваются до затылка женщины. Он не только видел, но и ощущал ее темную гладкую кожу, мягкое щекотание волос, тепло шеи.
Мысленная связь между ними становилась все сильнее, как будто и она тянулась к нему, неосознанно пытаясь прикоснуться к мозгу вулканца.
На какое-то мгновение их глаза встретились, в ее взгляде мелькнул страх, словно женщина догадывалась о том, что происходит, и ей это не нравилось.
Но Спок не поддался, наоборот, постарался укрепить возникшую связь, посылая ей свое внутреннее спокойствие, окутывая им ее, как кутают в теплое, мягкое одеяло дрожащего ребенка.
И когда ему удалось это, когда мостик окреп, он почувствовал что-то еще.
Поначалу далекое и слабое, это нечто передавалось женщине, а уж от нее – Споку. Сама она этого не осознавала, но Спок постепенно начал понимать, в чем тут дело.
В отличие от его собственного, этот, другой, мозг не являлся отдельным, независимым интеллектом, пытающимся установить связь с женщиной. Нет, это было нечто, давно присутствовавшее, оно являлось частью ее, – настолько близкой, интимной была связь этих двух сознаний. И в то же время оно представлялось каким-то безжизненным, искусственным, в чем-то сходным с компьютером. «Возможно, – подумал Спок, – оно в чем-то сродни помадам, уродливым гибридам машины и органического интеллекта, или даже органическому компьютеру, который мы сначала сочли источником аномальных данных о наличии жизни на планете».
Тут же последовало и подтверждение этой мысли Спока.
Нет, не в форме настоящего ответа, оно родилось из его собственного логического анализа кажущихся бесчисленными сведений, присутствующих сейчас и уже известных ранее. Теперь те странности приобрели смысл. «Они отражали, – понял Спок, – как жизнедеятельность органического компьютера, так и анабиозное состояние сотен других существ, чей сон и замороженные тела охранялись им. И компьютер, и спящие существа были так тесно взаимосвязаны, намного теснее, чем сейчас, что их биосигналы невозможно было различить и проанализировать индивидуально».
Сам по себе этот факт представлялся вполне логичным. Для того, чтобы заботиться о сотнях живых существ, чьи жизненные процессы замедлены до такой степени, что они могут сохраняться не сотни, а тысячи, даже десятки тысяч лет, система, следящая за ними и заботящаяся о них, должна быть очень тесно связана не только с их телами, но и мозгом, требующим такого же внимания. Таким образом, смотрителю фактически нужно являться как бы продолжением и дополнением каждого отдельного разума.
Так было и в данном случае.
И вот теперь через эту женщину Спок неожиданно оказался связан не только с органическим сердцем компьютера, но и с сотнями ее соплеменников. В тот миг, когда он полностью понял природу явления, все барьеры рухнули, и перед вулканцем предстала тысячеголовая гидра, причем у каждой головы сохранялась своя память, свои мечты, свои страхи. В момент полного контакта, когда Спок стал частью огромного механизма, его захлестнул поток впечатлений и эмоций, лишивший способности наблюдать и анализировать, возможности оставаться, сторонним наблюдателем.
Но это было еще не все.
Спок намеревался лишь мысленно подтолкнуть женщину, но тот разум, которого он нечаянно коснулся, притянул его к себе, сплавляя с сотнями других существ.
И не только с арагосами, все еще бессознательно соединенными друг с другом через компьютер, но и с экипажем «Энтерпрайза», с каждым его членом. То, что Спок подтолкнул, зажило своей жизнью. Так бывает, когда в контейнер с до предела охлажденной водой бросают горстку песка, она мгновенно замерзает, превратившись в лед. Здесь же мысленное усилие вулканца привело в движение силу, соединившую разум всех, память всех: и арагосов, и людей – в одно общее сознание.
Спок испытал мучительное бессилие капитана Кирка и доктора Маккоя, которые, чтобы сохранить безопасность целого мира, беспомощно наблюдали, как гибнет под колесами мчащегося автомобиля Эдит Килер. Это воспоминание сменилось другим, более тягостным. Оно было связано с их пребыванием на Йонаде, где Маккою, чудесным образом избавившемуся от страшной болезни, пришлось расстаться с Натирой, женщиной, ради которой он мог бы пойти на все.
Спок исполнился восторгом Кирка, когда тот понял, что достиг цели своей жизни – стать капитаном звездолета, но к этой радости примешивалась боль, связанная с гибелью Эдит Килер и смертью его брата на Деневе, утратою десятков друзей и подчиненных. Сколько было их за годы службы! А сам Спок заново пережил тот, казалось, забытый, но поднявшийся теперь из самых глубин памяти ад, в который поверг его вид останков бывшего командира и верного друга Капитана Флота Кристофера Пайка, ад, который неизбежно и логично толкал его к мятежу против самого Звездного флота.
Эти тысячи, миллионы других образов, воспоминаний и эмоций затопили Спока, угрожая поглотить его, растворить бесследно.