Цепная реакция

Мысль о том, что старый бандюга начал подготовку несмышленышей в свои сподвижники, была очевидной... Как и факт привлечения акселератов в криминальные деяния Чумы и Весла.

С Олей Родионов познакомился на улице. Рассыпаясь в комплиментах и одновременно удивленно постигая вторым планом, что выглядит симпатичная девчонка весьма зрело, лет на девятнадцать, предложил перекусить в ресторанчике, получив на это моментальное и благожелательное согласие.

За обедом, шутливо расспрашивая, чем занимается юная красавица и где живет, услышал вялые ответы о внезапно прихворнувшей маме, лежащей в больнице, и о заботливых отчиме и старшем брате, чьими стараниями закрываются ее материальные проблемы. А вот к предложению поехать домой к внезапно возникшему возле нее кавалеру, напротив, отнеслась с живостью и с полнейшей готовностью.

- А не боишься, что буду ухаживать? - подмигивая, вопрошал коварный красавчик.

- А как же без этого? - кокетливо поигрывала она хрупкими плечиками, на которых подрагивали узенькие бретельки короткого, невесомого платьица.

- Оля! - Тон Родионова стал вдумчиво-серьезен. - Тебе всего пятнадцать лет, а не восемнадцать, как ты утверждаешь. Скажи, с какой поры ты столь легко и непринужденно соглашаешься лечь в постель с незнакомыми мужчинами?

Глаза девчонки растерянно округлились.

- А что такого... Я... Ты же сам предложил...

- А теперь я предлагаю другое, - продолжил Родионов. - Мы сейчас сядем в мою машину и поедем ко мне на работу. В РУБОП. Ты слышала о такой организации?

- Зачем? - Голос ее сорвался на испуганный шепот.

- Затем, что я очень хочу тебе помочь. Затем, что тот, кого ты именуешь отчимом, может в любой момент перерезать тебе горло, как нежелательному свидетелю. Затем, что представляться соседкой с нижнего этажа, квартиру которой заливают соседи сверху, чтобы тебе открыли дверь, а в дверь ворвались бы твои сообщники-бандиты - означает сесть рано или поздно в тюрьму. Достаточно объяснений?

На нежных плечиках появились отчетливые мурашки. Блеснули слезы в глазах, наполненных отчаянием и страхом.

- И если ты захочешь помочь мне, то обещаю помочь тебе, - заверил Родионов. - Где сейчас, кстати, этот твой якобы отчим и Антон?

- Их уже два дня нет, на какой-то даче... - внезапно севшим голосом пояснила она. - Звонили, сказали, если что произойдет... ну, милиция там... В общем, чтобы мелом входную дверь пометила... А... вы меня сегодня в тюрьму?..

- Успокойся, никаких тюрем ни сегодня, ни завтра не будет, - сказал Родионов, подсовывая под ресторанный счет деньги. - И - проснись! Кошмар закончился... Все. Поехали.

Через час она взахлеб рассказала, как "отчим" изнасиловал ее, как вовлек ее и Антона в банду, и о череде разбоев, которые под руководством Крученого осуществляли Весло и Чума, и о сгоревшей диспетчерской подпольной фирмы досуга...

Не успевая записывать потоком хлынувшие признания, Родионов, глядя на нее, словно очнувшуюся от гипноза, отчетливо представлял, что творится в душе этой девчонки.

Уже прижившаяся в ее сознании "наука" Крученого, напрочь отвергавшего какую-либо мораль рода людского и упивавшегося той властью, что даруют оружие и деньги, отторгалась, как короста засохшей крови от раны, и пусть с трудом, но все-таки пробивалась вера в существование в этом мире тех, кто способен противостоять ее покровителю и погубителю. И суть неожиданности такого ее открытия Родионов понимал с философской удрученностью...

Что являла собой для этой Оли милиция? Мордатые дяди с резиновыми дубинками в метро и на улицах, вылавливающие пьяниц и гостей столицы без надлежащей регистрации... Охотники за дорожными нарушителями с полосатыми жезлами... Как много было среди них тех, кто делал из своей профессии нехитрый и понятный всем бизнес, и наверняка тот же Крученый с откровенной и бесспорной гадливостью характеризовал их как продажное, беспринципное быдло, как полуроботов, чья фискальная программа с автоматической готовностью нейтрализовывалась всунутой в карман купюркой. Заплатил - проходи... Существа-турникеты.

А те, кто носил ту же самую форму, подразумевавшую совершенно иное содержание, те существовали лишь в ирреальном киношно-книжном пространстве, и уповать на них мог либо одураченный пропагандой идиот, либо вконец отчаявшийся.

Издавна и основательно укрепившийся в общественном сознании стереотип. И в разрушении его Родионову в который раз пришлось приложить усилия титанические. Девчонку приходилось убеждать в напрочь отвергнутой ею истине, что существуют на планете Земля и нормальные люди, а не только те, кто вернулся из преисподней. И подобная аллегория, как оказалось, была близка к истине...

Еще в ресторане Родионов приметил розовые косые шрамики на предплечьях девочки, невольно насторожившие его, и, улучив паузу в беседе, как бы между прочим кивнул на подживающие раны:

- А теперь вот об этом расскажи... - И небрежно, имитируя секущие удары ножа, провел кончиком пальца по своей руке.

На мгновение она замялась. Произнесла вяло:

- И это заметили?

Родионов выжидающе молчал.