Цепная реакция

Теперь нужно спрятать «глок», да так, чтобы ни братья не нашли, ни Пако случайно с игрушкой не перепутал. Понимая, что времени на раздумья нет, подбегаю к гардеробу и засовываю пистолет в карман единственного моего костюма. Я надеваю его только на свадьбы, похороны и особо торжественные мероприятия. Костюм лежит в самой глубине шкафа, так что случайно обнаружить пистолет просто невозможно.

Спускаюсь на кухню, надеясь, что на лице у меня не написано красными буквами «Виновен» и никто ничего не заподозрит.

— Эй, мам, ты знала, что наш Луис влюбился в девушку? — хмыкает Карлос.

Мы собираемся на ужин вокруг маленького обеденного стола. Даже Рейес все еще торчит в доме, но он явно понял наш намек и сообразил, что мы не в восторге от его присутствия, поэтому сидит и не отсвечивает.

Mi’amá не смотрит в мою сторону — сердится, что я ввязался в драку и потерял работу. Говорит сквозь зубы:

— Надо же, какие новости.

Кто-то звонит в дверь, разрушая повисшую было тишину, и я молча радуюсь отсрочке.

— Ждешь кого-нибудь? — удивленно спрашивает у мамы Алекс, поднимаясь, чтобы открыть.

— Да вроде нет.

Кузина Елена вламывается в дом, как наше персональное торнадо. Если ее нужно было бы описывать одним словом, им стало бы слово «большая». У нее все большое: большая шевелюра, большое самомнение и большие си… Хм, скажем так: силиконовые импланты ей точно не нужны. Елена прикольная, но, когда злится, превращается в настоящую мексиканскую фурию. Совсем как сейчас.

— Этот поганец здесь? — вопрошает она.

Алекс пожимает плечами.

— Смотря кого ты понимаешь под поганцем.

— Хорхе, конечно. Моего дорогого мужа-кобеля.

Mi’amá бросается к Елене.

— Что у вас опять стряслось?

— Я застукала его в ресторане с этой потаскушкой, Ниной Эррера.

— Кто такая Нина Эррера? — встреваю я.

— Его подруга со школьных времен. Поймала их обоих с поличным.

— Ты застукала их за сексом в ресторане? — изумляется Карлос, все-таки немножко смутившись.

— Нет, конечно. Они ужинали, представляете? А когда этот сукин сын в последний раз водил меня в ресторан, а? А? Когда? На этот вопрос никто не желает ответить? — Елена тычет пальцем в каждого из нас поочередно, но, дойдя до Рейеса, фыркает и останавливается. — Лорена, ты в курсе, что у тебя за столом сидит полицейский?

Рейес встает — представиться.

— Я Цезарь.

Кузина не сводит глаз с наручников, свисающих с его ремня. Наверное, ей кажется, что эти железяки только и ждут, чтобы скрутить ничего не подозревающего преступника. А учитывая, что по молодости Елена уже имела дело с la ley[52], копам она не доверяет еще больше, чем мы сами.

Она отступает от Цезаря на шаг, как от зачумленного.

— Угу, м-м-м… — Елена поворачивается к mi’amá и бормочет быстро-быстро, сливая все в одно большое слово: — Какогохренакопзабылвтвоемдоме?

Мамин ответ прост до умопомрачения:

— Он друг.

Кузина медленно кивает, переваривая услышанное.

— Друг? С каких это пор ты водишь дружбу с копами? Подожди-ка, а может, это знак?! — Она нацепляет на лицо широкую улыбку и поворачивается к Рейесу. — Офицер, мне нужно, чтобы вы арестовали моего блудливого мужа.

— Хотя мне очень хочется вам помочь, — отвечает Рейес, — по закону я ничего не смогу сделать.

— А я разве сказала что-то про закон?

Цезарь поворачивается к mi’amá:

— Она ведь шутит, да?

Мама смущенно пожимает плечами.

— Вообще-то нет. — Поняв, что полиция ей ничем не поможет, Елена теряет к Рейесу интерес и переключается на Карлоса. Встает рядом с ним, утаскивая у него с тарелки кусочек taquito[53]. — Совсем забыла, Карлос. Добро пожаловать домой. Как твоя нога?

— Если честно, Елена, — отвечает Карлос, стоически снося поцелуй, после которого на щеке у него остается крупный красный отпечаток помады, — вот ты пришла, и нога, как по волшебству, перестала болеть. Ты увлекательнее телевизора и убойнее «Викодина».

Кузина хмыкает и смотрит на меня. Я чуть слышно стону, когда она хватает меня за подбородок и сжимает лицо сильными пальцами.

— Как же я люблю отпрысков Фуэнтесов! Ну прям как своих собственных.

Елена восхищенно цокает языком и приближает свое лицо ко мне почти вплотную. Я отчетливо вижу редкие волоски у нее на подбородке — ей определенно надо их выщипать. Ноздри обжигает приторный, удушающий аромат ее духов.

Губы Елены складываются для поцелуя, и меня передергивает.

— Пожалуйста, только не помечай меня своей помадой, прошу.

— Да ладно, я же знаю, что вам всем это нравится, — отмахивается она. Пытаюсь прикрыть лицо рукой, но все равно получаю на щеке жирное клеймо ее пухлых губ.

— Совсем все плохо, да? — жалобно спрашиваю я Алекса.

Старший брат склоняет голову к плечу, изучая красную отметину.

— Угу. Она тебя хорошо достала, бро.

Алекс не дожидается, пока Елена и на нем наследит: я смотрю, как он широко раскрывает руки, когда кузина подходит к нему, и, увернувшись от ее хватки, сам чмокает ее в щеку.

— Хитрый какой, — Елена грозит ему пальчиком. — Если ты когда-нибудь изменишь жене, я тебя кастрирую, клянусь.