Цепной Койот. Книга 2 (СИ)

Но было ещё кое-что, что я помнил отчётливо, и о чём не мог знать Грач. Например, о том, как у меня онемели пальцы рук, а в груди коротко ёкнуло, стоило произнести те слова про поджог. О том, как на миг остекленели глаза Грача, стоило ему услышать приказ, а с его тупого лица сошли все эмоции, точно их стёрли тряпкой для школьной доски.

— Ты всё помнишь, я знаю! — визгливо крикнул Грач, выдёргивая меня из мыслей. Зрачки его метались, как у умалишённого. — Признай! Ты сказал… сказал мне сделать это. Ты виноват! И не двигайся! Я вижу, знаю, что ты задумал!

— Сказал, ну и что? — я продолжал издевательски ухмыляться, хотя сердце стучало где-то в области горла. — Ты всегда делаешь то, что тебе говорят?

— Ты как-то заставил… Заставил меня!

— Что за бред? Тебе самому не смешно? Помнится, ты так и не вытащил меня тогда из ямы, хотя я просил, не так ли? Что изменилось с тех пор? Может, если я прикажу, чтобы ты башку себе продырявил, и это сделаешь?

Судя по тому, как расширились зрачки Грача, о таком варианте он не подумал. Бледное лицо перекосил ужас. Я успел только вздрогнуть, когда Грач перехватил ружьё и нажал на курок.

От грохота заложило уши.

Боль ошпарила плечо, выбила землю из-под ног.

Я приземлился на копчик, вцепился пальцами в траву, словно это могло остановить бешено вращающийся мир. Шея и левая половина тела онемели до бесчувствия, точно под кожу сунули кусок льда, а голова загудела так, что казалось, ещё немного, и она расколется, как переспелый арбуз.

“Твою мать. Он выстрелил… всё-таки выстрелил…" — ошеломлённо подумалось мне. И тут же испуганно: — "Раз смог, то отступать ему теперь некуда. Остаётся только добить".

Зажмурившись, я дышал сквозь зубы и ждал новой вспышки боли. Но боль не наступала, только сердце стучало, как военный барабан, а второго выстрела так и не прозвучало. Стиснув челюсти, я посмотрел на Грача, ожидая увидеть направленное на меня дуло. Но увидел только напуганный взгляд.

Грач походил на ожившего мертвеца, точно стреляли не в меня, а в него. Пальцы застыли крючьями, ружьё валялось в траве. В нём должен был остаться ещё один патрон… а я даже не был уверен, что смогу сдвинуться с места, до того онемело тело.

На пробу я попытался перенести вес, опершись на руки, и, не сдержавшись, вскрикнул от пронзившей плечо боли. Грач жалко вздрогнул, словно его внезапно поразила икота. А меня, едва волна боли отступила, злобой скрутило, скулы чёрной ненавистью свело, будто внутри опрокинули чернильную чашу. Даже к отцу я такой ненависти не испытывал.