Прочитав до конца, я передал бумагу Пашутину. Тот быстро пробежал глазами строки, осуждающе покрутил головой, но так и не сказав ни слова, отдал ее полковнику. Тот аккуратно спрятал ее в папку, затем только спросил: - Что вы на это скажете, господа?
- Подобное отношение к таким срочным и неотложным вопросам мне и хотелось бы исправить, Александр Павлович, - ответил я ему.
Мартынов снова окинул меня настороженно-внимательным взглядом, потом, не отводя глаз, спросил: - Почему именно сейчас, Сергей Александрович?! Почему не два года тому назад, когда я подавал докладную записку на высочайшее имя?!
- Видно время пришло, Александр Павлович. Ты, Миша, тоже поедешь завтра с нами.
- Я-то там зачем? - с явным удивлением спросил меня Пашутин. - Идите с Мартыновым. Он в этом деле дока!
- Ты нужен, Миша.
После нескольких секунд раздумья на лице Пашутина появилась хитрая улыбочка.
- Неужели меня освободят от курсов?!
- Вполне возможно, господин подполковник.
- Радость-то, какая! Вот за это, господа, не грех и выпить!
Назавтра, все втроем, мы предстали перед императором. Мартынов, так до конца и не поверивший моим словам, был в легком изумлении, когда нас без излишних проволочек проводили в кабинет государя. Император, если и удивился приходу трех человек, то никак не дал это понять. После официального представления, царь поинтересовался делами у обоих офицеров, после чего попросил начальника московской охранки обрисовать политическую обстановку в Москве, что тот и сделал, затем разговор перешел на докладную записку, а затем плавно перешел к обсуждению возможной реорганизации МВД и отдельного корпуса жандармов. Император не только задавал дельные вопросы, но и умело поддерживал беседу. Разговор был долгий и закончился поздно, в тот самый момент, когда настенные часы стали отбивать одиннадцать часов вечера. Итогом беседы стало нахмуренное лицо императора и слова: - Значит, вот как у нас в Российской империи обстоят дела.
Николай II встал. Мы, все трое, вскочили со своих мест. Обойдя стол, император подошел и сказал:
- Господа, благодарю вас всех за службу! Не скрою, что услышал от вас многое такое, чего мне неприятно было слышать. Все сказанное вами, господа офицеры, будет проверено и доложено лично мне. Полковник Мартынов, вы упомянули в разговоре, что отсылали записки о переустройстве министерства внутренних дел и корпуса жандармерии на рассмотрение. Вы не смогли бы снова прислать мне ваши записи?
- Будет сделано, ваше императорское величество, но только я попаду в Москву не ранее пятницы. За субботу и воскресение у меня будет время их подправить, а в понедельник с утра вышлю их вам специальным курьером.
- Больше не смею вас задерживать, господа. А вас, Сергей Александрович, на несколько минут попрошу остаться.
Как только за ними закрылась дверь, император сказал: - Полковника Мартынова я немного знаю. Слышал о нем как о дельном, думающем офицере. Странно, но вы вчера не упомянули о нем.
- Извините, ваше императорское величество. Мы только вчера вечером с ним познакомились, и я понял, что он тот, кто нужен
- Даже так? Гм. Я так понял, что он не знает ничего лишнего, кроме того о чем говорил сегодня.
- Да, ваше императорское величество. Ему дал хорошую характеристику подполковник Пашутин. Если его записки окажутся дельными, то почему бы ему самому не воплотить их в жизнь.
- Хорошо, я подумаю об этом. Тут вот какое дело. Мне сегодня довелось услышать много неприятного о людях, которых лично знаю. Я рассчитывал на них, считал своей поддержкой и опорой.... - государь сделал паузу и осуждающе покачал головой. - Вы мне скажите, Сергей Александрович, вот есть хороший, обаятельный человек, его представляют вам как знатока своего дела, а будучи поставлен на высокий пост, сразу начинает взятки брать, близким людям протекции составлять и прочими мерзостями заниматься, но только не радеть за государственную службу, которую блюсти поставлен.
- Приятность в общении и обаяние отнюдь не профессиональные качества. К тому же они нередко служат маской подлеца.
- Хм! Зло, но верно. Теперь о вашей поездке. Татищев завтра вечером вас будет ждать у себя дома. Теперь идите.