Цепной пес самодержавия

– Вам, Михаил Васильевич, сейчас вручить или потом, когда все семейство Антошиных снова будет в сборе?

– Вручайте, Сергей Александрович! Я не меньше своих дочек любопытен!

После вручения он какое-то время внимательно крутил в руках мой подарок – золотое кольцо-печатку с чьим-то изящно выгравированным гербом и обвивавшей его непонятной надписью. Было видно, что оно его заинтересовало, причем настолько, что он даже на какое-то время забыл о своем госте. Своей увлеченностью старинными предметами он напомнил мне профессора Иконникова.

– Нет, так не разобрать, пойду за лупой и посмотрю, – и он уже начал разворачиваться под моим удивленным взглядом, как вдруг остановился. – Что это я, ей-богу! Извините меня, ради бога! Огромное вам спасибо за такой подарок! Не знаю, как вам сказать, но моя истинная страсть даже не в поисках самих старинных вещей, сколько в поисках их происхождения или истории. Мне нравится смотреть, если можно так выразиться, в глубь веков, а этот перстень с гербом одного из венецианских торговых домов мне очень интересен. Вы мне сделали более чем щедрый подарок, поэтому примите мою самую искреннюю благодарность, Сергей Александрович!

– Да не за что, Михаил Васильевич. Пришел, откопал, подарил.

Хозяин дома усмехнулся, а потом неожиданно спросил у меня:

– Вы хоть представляете себе ценность предметов, что вы принесли нам в качестве подарков, Сергей Александрович?

– Не задумывался. К чему этот вопрос, Михаил Васильевич?

– Вы сильны, дерзки, храбры, приближены к царской особе, но при этом… вы другой.

Вы смотрите по-другому… Гм! Мне трудно объяснить… но я попробую. Вот вы сейчас принесли антикварные вещи на десятки тысяч рублей и считаете их красивыми безделушками, годными лишь для подарка. Это видно по вам. Понимаете, что хочу сказать? Хм. Вижу, нет. Ну… это словно вы подарили маленьким девочкам по кукле, при этом проявив благодушное снисхождение взрослого человека. Понимаете, мы разбиты на сословия, где немалую роль играет знатность и богатство, ведь именно они определяют место человека в обществе. В вас этого нет. Вы словно вне всех этих правил и условностей. Да-с.

– Извините, но мне не совсем понятны ваши доводы.

– Да я и сам толком ничего не понимаю! Хочу объяснить, а слов нет. Просто таких людей, как вы, мне еще не приходилось встречать! Елизавета мне все уши прожужжала о ваших достоинствах, а Светлана… вы ей очень нравитесь. М-м-м… Собственно, к чему я этот разговор завел. Мне бы очень хотелось понять, что вы собой представляете как человек. У дочери была пропасть самых разных поклонников, ей присылали цветы и всевозможные подарки, но она их всех отвергла! Да, она всегда была своевольной девушкой. Я пытался ее воспитывать, но для всяческих жизненных нюансов подрастающей девушке нужна женщина, а я… м-м-м… мужчина. Вот так и получилось, что она сама себя воспитала. Теперь вот Лиза… по ее стопам идет. Вы поймите меня правильно, Сергей Александрович! Успокойте душу, объясните мне, ради бога, кто вы такой будете?

– Нелегкая эта задача, Михаил Васильевич. А знаете почему? Потому что, что бы я ни говорил, вы будете на меня смотреть, как сквозь очки, через все эти россказни. Вам говорили обо мне, что я царский палач?

Хозяин дома явно не ожидал такого прямого вопроса, изменился в лице, закашлялся и промямлил:

– М-м-м. Не без этого…

– Поверили? Только честно!

Антошин тяжело вздохнул, видно, он сейчас и сам был не рад, что затеял этот разговор:

– Не то чтобы поверил… но как же без сомнений. Это же не один человек, это разные люди говорят…

– Судя по всему, вам об этом говорили люди, которых вы хорошо знаете и в какой-то мере уважаете, поэтому отбросить их слова просто так не могли. Я прав?

– М-м… Да, – несколько неуверенно подтвердил мне хозяин дома.

– Насчет ангела-хранителя вам тоже говорили?

– Да. Слышал, – уже более уверенно подтвердил Антошин.

– Среди революционеров меня прозвали «цепным псом самодержавия».

Михаил Васильевич на какое-то время задумался, потом сказал:

– Не знаю, что и думать. Вы для меня непостижимы, как и раньше.

– Вы мне лучше скажите другое. В России жить сейчас стало лучше, чем год назад?

– По себе так сразу и не скажу, но если судить по народу, то легче. Война ушла, вместе с ней исчезли очереди на продукты и керосин, да и люди стали более спокойные и радостные. Матрена, наша горничная, целый год с женихом свадьбу откладывали, ждали, пока пройдет лихое время, и вот теперь решились. Двенадцатого июня пойдет под венец заждавшаяся невеста. Так что я действительно могу сказать, что люди стали жить лучше.

– Вот к этому я и стремлюсь.

Антошин внимательно и цепко посмотрел на меня, потом перевел взгляд куда-то в пространство и какое-то время о чем-то думал, потом, словно очнувшись, спросил:

– Светлана вам очень верит. Не обманите ее доверие. Ей будет очень и очень больно. И еще. Она знает обо всем этом?

– Кое-что знает, а об остальном, думаю, догадывается.

Антошин немного подумал, потом задал новый вопрос:

– Вот вы, если можно так выразиться, царский советник, а каково ваше официальное положение при дворе?