Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером

«…я поднялся по лестнице. Я не позвонил. Дверь была чуть приоткрыта. На ее плаще в коридоре лежало солнце. Плащ был брошен под вешалкой и смят. Солнце светило в распахнутое окно. Оттуда, из окна, наверно, и пришла пуля. Я вошел в комнату…»

Ускоряя и ускоряя шаг, Ник хотел вспомнить запись дословно, он хотел повторить не те чувства, что пережил, увидев Миру лежащей на полу в луже крови, он хотел вспомнить, что думал, когда писал об этом в дневнике, все-таки писал он одно, чувствовал другое, а в мыслях спасался.

«…она была жива. Она лежала на полу. Она посмотрела на меня и сказала: „Уходи, они вернутся!“ Крови было много, но я сразу понял, что пока опасности никакой нет. Ничего важного пуля не задела. Я это как-то понял по ее глазам. Я это почувствовал».

Глава третья 1

1

Он бросал с этой стены камни, давно — два года назад, и он рассчитывал устроиться именно здесь, в монастыре, заплатить зелеными и оккупировать вместе с Ли сырую келью во втором этаже.

Два года он мечтал вернуться в этот вечно цветущий Новый Афон, побродить по заповеднику, ныряя, как в воду, в прохладную тень листьев и скал, обдирая на спусках ладони и теряя на обрывах медяки из карманов, подышать этим древним воздухом, швырнуть камнем в стаю тощих бродячих собак, в гнойные несчастные глаза, с детской жестокостью, как два года назад, постоять во втором этаже храма, выламывая себе шею, смотреть на подмоченные временем и дождем мутные росписи, потом прищуриться на сияющее во мраке узкое окно и, может быть, не сдержать слезы.

«Осознанная экзальтация — ведь это не всегда плохо?! — убеждал он себя. — В ней есть смысл. В такие минуты распущенности можно открыть в себе нечто новое».

Еще в дороге, в поезде, лежа на верхней полке в своем купе, он разглядывал белый потолок и представлял себе, как они с матерью придут на турбазу, в монастырь. Иногда он разрешал себе помечтать, он видел эту идиллическую картинку во всех деталях: «Со сводчатого потолка на витом шнуре свисает слабая лампочка в белом мятом абажуре; Ли устроилась на своей кровати с Писанием, подобрала ноги, укутала одеялом, заколола волосы, чтобы не лезли в глаза, не падали на святые тексты, слюнявит пальчик, перебрасывает по одной желтые странички, а он, растворив окно, смотрит и плюет вниз, в темную бездну, в вечернюю синеву, в густую зелень, кустов и деревьев, разросшихся под обрывом. Так он хотел, и все получилось».

Два года назад он прожил на этой турбазе несколько дней, тогда была бессмысленная банальная школьная экскурсия на юг, теперь он мечтал, что проведет здесь неделю вместе с матерью.

Без лишних проблем сонный администратор заполнил анкеты и выдал ключ от комнаты (в отличие от Гудауты, на счастье, это был мужчина, все-таки мужчины не так любопытны, у них не так сильно, как у женщин, развита фантазия). Монастырь-турбаза еще не проснулся. В узкое окошко, выходящее во внутренний двор, была видна половина храма. На гладких камнях внизу лежали собаки — шевелящиеся рыжие и черные пятна. Два года он мечтал вот так опять увидеть из высокого окна этих безмятежных южных собак.

Ли разбирала рюкзак, заправляла постели, ходила куда-то за водой.

Он вспомнил, как два года назад стоял здесь у окна, и удивился, что находится он в том же месте и видит то же, тот же двор, но теперь идет война. Может быть, не в полную еще силу, может быть, она только началась, но уже давно убивают людей на этой войне. Он хотел понять, что же переменилось в картине. Камень чуть отблескивал влагой. Солнце, стоящее за куполом, делало облик храма черным графическим монстром. Ничего не переменилось. Ни одного человека во дворе, те же камни, те же чувства, те же собаки… Ему очень хотелось спать.

«Кто же управляет? — спросил он себя. — Ведь ничего не изменилось…»

Зашелестело покрывало, снятое с постели, он услышал, как открылась книга, этого нельзя было услышать, но Ник услышал. Он испугался. Он подумал, что сейчас обернется и увидит, что Ли прилегла с книгой, подобрала под себя ноги, она послюнявит палец и перекинет толстую рыжую страничку Писания.

«Кто управляет?»

По двору прошел человек. Высокая прямая фигура медленно проплыла из конца в конец, срезав угол по храмовой тени. Нога в старом сапоге пнула одну из собак. Собака заскулила, поднялась, постояла на тоненьких лапах, чуть отошла и улеглась опять. Ник повернулся.

Ли действительно лежала на постели, подобрав под себя ноги и кутаясь в одеяло, она подтягивала его рукой, но никакой книги не было. В другой руке Ли держала стакан. Стакан отражал льющееся в окно прямое солнце.