Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером

— Дурачок, — сказала она. — Что мы можем с тобой?.. Чем мы можем на самом деле помочь этой девочке? Мы просто путешествуем, а она играет в свои страшненькие игры… Для нас это всего лишь опасная туристическая экскурсия, бывают такие в скалах, на оползнях, для нее — жизнь, если хочешь, быт. Чем, скажи мне, может турист… — Она поискала нужное слово. — Чем турист с фотоаппаратом может, например, помочь падающему в пропасть горному козлу. Извини за глупое сравнение, другого не придумалось.

— Турист может козла сфотографировать! — сказал Ник и, осторожно отстранившись, лег на полу. — Щелкнуть затвором фотоаппарата. Больше, наверное, никак…

3

Ночью он очень тихо поднялся, приподнял занавеску, окинул долгим взглядом ночной город (город напугал его тишиной) и, присев к столу (конечно, не следовало теперь этого делать, но Ник ощутил будто зуд, и иначе от зуда было не избавиться), писал при свете ручного фонарика, положенного рядом с дневником. Он увлекся и писал, почти не отрываясь, минут двадцать. То, что Ли поднялась и стоит за его спиной, он почувствовал, когда было уже поздно, когда уже было не захлопнуть дневник, не накрыть исписанную страницу растопыренной ладонью, потому что страница, как минимум, последняя, была уже ею прочитана. Он медленно повернул голову. Ли прищуривалась, вглядываясь в уже исписанную страницу.

— Как интересно! — сказала она голосом маленькой девочки, неожиданно подхваченной на руки чужим дядей, и облизала губы. — Дашь почитать?

— Это не стихи! — сказал Ник.

— Я вижу, что это проза. Дашь?

Отступать было некуда.

— Не дам, но если ты хочешь, я тебе немножечко прочту вслух…

— Избранные места?

Он никогда не видел у нее таких ехидных, таких невыносимо пронзительных глаз. Он читал негромко, в четверть голоса. Он сидел в головах постели, а она прилегла, подсунув себе под спину две сложенные подушки и натянув на ноги одеяло. Он не стал читать другие страницы, читал то, что написал минуту назад. Конечно, он испытывал волнение при каждом произнесенном слове. Он чувствовал, как между ними возникает какой-то дополнительный, неизвестный до этой минуты, странный контакт.

«Нельзя забывать, что она умная… — шептал он почти в самое ухо матери. — Наверное, она умнее меня… Нельзя забывать, что я сделан весь из нее… Я сделан из ее плоти, она родила меня… Я созрел в ее теле… Я вышел из ее тела… Она обязана быть умнее… Она опытнее, извращеннее меня, иначе я не был бы таким. Все, что во мне есть, каждая мысль — это продолжение ее мысли… Каждое мое желание — это продолжение ее желания.

Сегодня вечером, несколько часов назад, она доказала мне, что может быть в тысячу крат циничнее меня. Тогда вопрос? Как же я могу хотеть еще какую-то женщину? — Ощутив еле различимую дрожь в воздухе, он сделал паузу и продолжал: — Я должен хотеть только ее? Нет, я могу хотеть другую тоже. Можно же предположить, что она хочет кого-то, кроме меня…

Она хотела сделать из меня идеального мужчину, она потратила на это всю жизнь. Конечно, это была ее ошибка. Желая сделать из меня идеального мужчину, она неизбежно сделалась для меня идеальной женщиной…»

В узкой черной щели между штор горела вырезанная из неба полоска синих ярких звезд. Никакого, даже маленького сквозняка, штора не шелохнется, и звездная полоска от фразы к фразе не прибавлялась, не увеличивалась хотя бы на одну звездочку.

— Никогда еще не была идеальной женщиной, — сказала Ли. — Ни для кого. Ни для одного мужчины не была… Спасибо, сын.

Луны также не было видно, весь ее белый свет умирал за шторой в виде маслянистого катящегося пятна. Лицо Ли в полутьме было обращено к нему. Фонарик в руке дрожал. Желтый свет прыгал по страницам дневника, прыгал по полу, выворачивая мягко полосами куски красного ковра. Ник сдавил в потной ладони металл фонарика и вдруг направил луч ей прямо в лицо.

— Ты что, хочешь со мной переспать? — рефлекторно прикрывшись пятерней, спросила она.

— Нет!

— Тогда я не понимаю. Ник, объясни?

Свет фонарика осторожно ушел по ее локтю вниз и, застыв, проявил красный круг на полу.

— Я хочу тебя! — прошептал Ник. — Тебя! Тебя… Понимаешь, тебя…