Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером

«Ночью на дом Арчила было совершено нападение, — написал Ник. — Все находящиеся в доме люди убиты. Я только не нашел трупа одной из девиц. Может быть, его утащили для каких-то своих целей местные жители. Оружие, привезенное на грузовике, похищено. Когда мы уходили, местные жители копали могилы. Нас никто не тронул. Не имея возможности продвигаться в нужном направлении, мы сели на первый попавшийся автобус и опять оказались в Очамчире. Автостанция разгромлена. В гостиницу больше никого не селят. На улицах много вооруженных людей. В одном месте я видел пулемет, установленный на крыше. Удивляет обилие туристов. Их, конечно, меньше, этих отдыхающих, меньше даже по сравнению с предыдущим разом, но их все-таки много. Они будто не видят ничего вокруг, среди этой войны в своих широкополых шляпах и ярких халатиках с полосатыми полотенцами на плече они выглядят, как минимум, странно… Возле гостиницы я видел воткнутый в асфальт сломанный пляжный зонтик. Этот зонтик поразил меня более остального. Наверное, он вызывает во мне ассоциации с несчастными питерскими шлюшками, так глупо убитыми в доме Арчила».

— Все правильно… — сказала Ли, заглянув в записи. Он даже не попытался их прикрыть.

— Именно так они выглядят — странно! — Она держала в руке высокий стакан с томатным соком. — Знаешь, я тоже заметила этот зонтик! — Она сделала большой глоток. — Почему-то в голове всегда застревает какой-то страшный мусор. А главное теряешь…

— Зонтик! — сказал Ник. — Да, конечно!..

Он перевернул страничку дневника и записал нарочно, чтобы Ли видела. Записал крупными печатными буквами:

«Погибло много женщин! Я их всех любил, кажется, я их всех успел полюбить. Даже эта девочка из гостиницы исчезла, даже каменная женщина, высеченная Александром, была разбита и брошена в воду! Все они погибли по моей вине, по крайней мере не без моего участия! Я люблю свою мать. Только ее! Теперь только ее!»

— Это уже похоже на истерику! — сказала Ли. Очень глупо! — Лицо ее находилось в каких-то десяти сантиметрах от его лица. Волосы Ли растрепались и выглядели сальными, щеки блестели от пота, губы перепачканы немного томатным соком. — Прости меня, мальчик… Конечно, это я во всем виновата!..

— Ты этого хотела? — спросил он, закрывая дневник.

— Конечно, нет! Разве можно такого хотеть?

— Значит, ты ошиблась?

— Не знаю.

— Ма, скажи… только правду… Скажешь правду?

— Хорошо, скажу правду.

— Ты хотела бы это повторить?

— Что ты хочешь повторить?…

— Прошлую ночь…

— Ты хочешь правду?

Он отвернулся, подтянул к себе рюкзак и убрал дневник. Вынул фотоаппарат и теперь медленно сдирал с него черный футляр.

 — Ты можешь хотя бы сказать?

— Не знаю… Могу!

— Тогда скажи!

Ее лицо занимало всю площадь визира, только лицо будет на снимке от верхней части лба до верхней части подбородка. Жаль, что оптика не позволяет сфотографировать одни глаза. Ник подумал, что нужно нажать на затвор, когда она ответит.

— Ты не поймешь.

— Пойму, скажи.

Вздохнула, поправила волосы и исчезла из кадра.

— Я не смогу, наверное, от этого отказаться, и это беда!

Щелчок фотоаппарата зафиксировал только ее ухо и официанта со спины. Еще в кадре оказались двое отдыхающих, весело обсуждающих что-то за соседним столиком.

8

На месте авиационных касс было только несколько обгоревших свай. Дальше по берегу все-таки нашлась очередь за билетами. Сотни полуголых людей угрюмо стояли под солнцем с паспортами в руках и, истекая потом, уже несколько часов ожидали какую-то машину. Здесь составлялись списки для эвакуации.

Окунувшись возле последнего волнореза, Ли не стала одеваться. Они пошли дальше. Зачем? Ник не задавал матери этого вопроса.