Цепные псы церкви. Инквизиция на службе Ватикана

Все большему числу людей эта монолитная структура с ее косной приверженностью догме и намеренным игнорированием реальностей современной цивилизации представляется как не соответствующая требованиям времени. Осуждение контроля рождаемости в эпоху перенаселенности и растущего числа нежелательных беременностей кажется в лучшем случае смехотворным, а в худшем – преступным. Гневные выступления против средств контрацепции в век СПИДа осуждаются в лучшем случае как опасная причуда, в худшем случае – как преступная безответственность. Такая критика раздается не только со стороны враждебно настроенных комментаторов или посторонних и незаинтересованных наблюдателей. Она раздается также и со стороны самих верующих, многие из которых становятся жертвами тяжелого внутреннего кризиса вследствие возникающего конфликта между давлением современного мира вокруг них и Церковью, которой они страстно желают сохранить верность, но которая кажется безразличной к их дилемме. Слишком много сфер, в которых Церковь пребывает не просто не в ладах с запросами современного мира, но в каком-то странном состоянии психологического отрицания – словно преследует свои собственные цели с одержимостью робота, в то же время намеренно, сознательно, упрямо закрывая глаза на реальные нужды своей паствы. Слишком много случаев, когда Церковь как будто забывает о том, что у нее есть паства, состоящая из живых людей, с человеческими недостатками, человеческими слабостями и человеческими потребностями, и с неумолимой безжалостностью машины придерживается наивно идеалистической программы «спасения», которая могла бы быть сформулирована компьютером.

В случаях, подобных этим, децентрализованная Церковь все чаще выдвигается озабоченными людьми в качестве жизнеспособной альтернативы. Такая Церковь, возможно, по-прежнему была бы способна давать пристанище епископу Рима, который, в каком-то новом понимании статуса «папы», мог бы исполнять функции арбитра, председателя, религиозного эквивалента главы военного ведомства. В этом качестве он по-прежнему имел бы возможность осуществлять какое-то административное управление, но был бы обязан принимать во внимание и учитывать нужды своей паствы и ее епископов в разных уголках земного шара. И эти нужды – в своих различиях между развитым Западом, Африкой, Азией, Южной Америкой и другими местами земного шара – по крайней мере получали бы то внимание, которое они заслуживают. Моральная и духовная власть была бы сосредоточена в местных епархиях, которые обладали бы гибкостью, необходимой для того, чтобы приспособиться к требованиям конкретных и зачастую уникальных обстоятельств. Словом, Церковь была бы ориентирована на епархию, а каждая епархия отражала бы реальные нужды своих прихожан. Разумеется, такое предложение допускает значительное упрощение – большее, возможно, чем порой признают те, кто его восхваляет. Чтобы реализовать его на практике, потребовался бы сложный, болезненный и, вероятно, длительный процесс. Это, впрочем, не единственное решение вопроса о будущности Церкви. Есть и многие другие. Но какие-то перемены явно неизбежны, если Церковь не желает превращаться в такой же отживший элемент истории, как, скажем, Священная Римская империя, которая некогда была олицетворением, пусть и номинальным, ее светской и мирской власти. В худшем случае Церковь способна создавать – как часто делала это в прошлом – тиранию, столь же всеобъемлющую, столь же подавляющую, столь же пагубную, столь же чудовищную, как и тирания любой светской диктатуры. В лучшем случае она способна давать утешение, убежище, совет, поддержку, помощь, понимание и один из многих путей – не обязательно «религиозных», – ведущих к ощущению сакрального. Но притязание любого подобного института в современном мире на безоговорочную монополию на истину и тем более на «спасение» есть высокомерие, сравнимое только с грехом гордыни, за который, по преданию, Люцифер был изгнан из рая, – высокомерие, которое оправдало бы ересь катаров, видевших в Риме создание демонического «Рекс Мунди», «Царя Мира», крайнее выражение зла. С приближением нового тысячелетия [73]Церковь заявила о своем намерении признать некоторые из своих прошлых грехов и принести покаяние. Есть даже слухи, что Церковь намеревается просить прощения за инквизицию – или, во всяком случае, за те откровенно садистские и пироманиакальные наклонности, которые демонстрировала инквизиция в первые несколько столетий своего существования, – и что некоторые из ее жертв, такие, как Джордано Бруно, например, будут, подобно Галилею, реабилитированы.