Цербер

При ближайшем рассмотрении у мужчины оказывался чрезвычайно тяжелый взгляд из-под прямых кустистых бровей. Несмотря на жару, он был в костюме. Впрочем, в двух окнах за занавесями пощелкивали кондиционеры и в самом кабинете стояла приятная прохлада.

— Тогда вряд ли я сообщу что-то принципиально новое, — сказал Андрей Львович, усаживаясь напротив собеседника. Свой кейс, с которым никогда не расставался, он положил на полированную столешницу.

— Меня интересует, как это выглядело вблизи.

— Как выглядело… Это выглядело как стопроцентное попадание в десятку. Именно то, чего безуспешно добивались техническими средствами десять лет мы и до нас пятнадцать лет наши предшественники.

— А она?

— Чисто внешне — как будто погружается в легкий транс. Даже не транс, обычный сон. По всем физиологическим показателям — пульс, кровяное давление, энцефалоритмы, дыхание — обычный сон, бета-фаза, со сновидениями. Так называемый «быстрый». Но вызванный по произволу и сознательно управляемый. В отчетах она даже указывает, что именно ей снится — никаких прямых аналогий с происходящим в действительности. Так радиоимпульсы она воспринимает в виде разлетающихся линий-черточек, высокоэнергетические объекты для нее — плотно скрученные спирали. У нее вообще происходит замена изображений, пусть сфантазированных, но реалистичных картинок, на пиктограммы. Впечатление такое, что она уходит в какой-то иной мир и оттуда одной своей волей влияет на происходящее в нашем.

— Как? Каким образом?

— Без понятия. Сколько мы ни бились, природу ее феномена разгадать абсолютно невозможно. Откуда она берет такую массу энергии? Я уж не говорю о способе и механизме ее преобразования. Остается только предположить некий внепространственный канал, по которому энергия передается из того ее пиктограммного мира в наш, а она только проводник, трансформатор. Но как выдерживает перепады ее обыкновенное человеческое тело?

— А она человек? Ты совершенно уверен?

— Увереннее некуда. Это абсолютно наш, земной белковый хомо сапиенс женского пола.

— Значит, опять мистика. — Хозяин кабинета не спрашивал, а лишь констатировал факт.

— Максим Петрович, вы знаете, я не признаю этого понятия.

— Да я тоже не признаю, Андрей, просто — вполне отчетливый термин.

— Скомпрометированный термин.

Андрей Львович выглядел недовольным, и прежде всего это было недовольство самим собой. Одна из характерных его черт, всю жизнь заставлявшая не давать поблажек ни себе, ни окружающим.

— Пусть скомпрометированный, зато емкий.

— О, да. Для всего, что ни попадя.

— Да, Андрей, — Максим Петрович успокаивающе поднял руку ладонью вперед, — мы знаем твое хладнокровие и твой глубокий рационализм. Знаем и ценим. Скажи, явления, подобные этой… этому «Антаресу», встречались уже в практике твоего направления? Есть упоминания в архивах? Пусть не по функциональному подобию, но хотя бы по степени несоответствия нашим физическим законам?

Андрей Львович задумался, прежде чем ответить.

— Таких — нет, — наконец сказал он. — Такого масштаба — точно нет. Но проглядывает интересная статистика. Вы знаете, у меня целый отдел сидит на отсортировке информации.

— И что?

— Создается впечатление, что количество принципиально несовместимых с физической сущностью нашего мира явлений и событий растет уже не с арифметической, а экспоненциальной зависимостью.

— Порядок?

— Последние десять-двадцать лет.

— Только не надо мне приводить примеры, — замахал рукой Максим Петрович. — У меня от них уже голова пухнет.

— У меня голова пухнет от совершенно конкретных фактов, с которыми я сталкиваюсь каждый день, — вздохнул Андрей Львович.

— Вернемся к нашей девочке. Что ты намерен предпринять?

— Я полагаю, что лучше всего ничего не предпринимать. Ничего такого, что выбило бы ее из повседневной привычной жизни, в которой только я и могу ею как-то управлять. Это же бомба, сравнимая разве что с «Последним хлопком».

— Что за хлопок такой?

— Это из истории ядерного противостояния. Гипотетическое устройство с эквивалентом несколько сот мегатонн или даже гигатонна. Будучи взорвано в любом месте, пусть даже на своей территории, вызывает — предположительно — либо детонацию Мирового океана, либо «вечную ночь», либо вообще раскалывает планету. Потому и называли «Хлопок дверью», «Последний удар», в этом роде. Помнится, грозились, что у нас фрагменты даже были собраны и некоторое время существовали как реальность. Неужели вам не приходилось слышать?

— Это чушь собачья, — сказал Максим Петрович, хмуря свои строгие брови и откидываясь в кресле. — Ничего такого не было и быть не могло. Обрисуй мне эффект, который дало испытание «Антареса». Чего мы в конце концов добились.