Цербер для непокорной

Делает шаг вперед в мою сторону, затем оглядывается, кивком головы указывая охране удалиться, на что Сархан сразу же ретируется, а вот Тимур первым делом кидает на меня свой задумчивый взгляд. Но все же тоже уходит. А за такое промедление удостаивается задумчивого и недовольного взгляда Галаева.

– Обзавелась союзником, Лера? – хмыкает недовольно мужчина, когда мы остаемся наедине, и уже без раздумий подходит ближе, присаживаясь на кровать у моих ног.

Он не сводит с меня своего пристального взгляда, мне же не по себе, да и такое варварское пробуждение дает о себе знать пульсацией в висках.

– Объяснись, будь добр, – говорю как можно холоднее, прожигая его гневным и недовольным взглядом. – Что случилось такого, что нужно было вышибать мою дверь, словно дикарь какой–то?

Он наклоняет голову набок и просто наблюдает за мной, не отвечая на заданный вопрос.

– Вечером установят новую дверь, – наконец, подает голос, наклоняется ко мне ближе, из-за чего я вынуждена отстраниться и упереться в спинку кровати. – На этот раз никакого шпингалета. Не смей запираться!

От шока на секунду я теряю дар речи, находясь в ступоре от происходящего. А затем беру себя в руки, но только больше злюсь от его действий и слов.

– Ты с ума сошел? Что за идиотизм? Слышишь вообще себя со стороны? – шиплю не хуже самой разъяренной кошки.

Осталось только коготки выпустить и расцарапать ему его самодовольное лицо, полное уверенности, что весь мир вертится вокруг него и его приказов.

– Ты могла упасть в обморок, истечь тут кровью, удариться головой. Что мы должны были думать, когда ты не отвечала на наши окрики? Ждать следующего утра, чтобы обнаружить здесь уже твой труп? – его бровь изгибается, выражая иронию, мне же остается скрипеть зубами.

С одной стороны, он прав, ведь в больнице мне и самой недавно стало плохо, так что есть вероятность, что подобное может повториться. Но как же не хочется признавать его правоту. Аж челюсти ломит, насколько это мне претит.

– Я просто спала, – говорю так, словно оправдываюсь, поэтому замолкаю, не давая ему ни малейшего повода зацепить меня на крючок сомнений.

– Ты должна быть под круглосуточным наблюдением, так что я переезжаю сюда, – оглядывает он комнату, скептически осматривая скудное убранство. Встает, подходит к шкафу и открывает створки. – Ты вообще вещи распаковывала?

– Я надеюсь, ты имеешь в виду, что будешь жить в другой комнате? – спрашиваю с надеждой, но то, с каким исследовательским интересом он открывает шкафчики, говорит о том, что надежды мои тщетны.

– В другой? – усмехается мужчина, а затем останавливается взглядом на моих ногах. – А зачем? Мы прекрасно уместимся вдвоем на этой двуспальной кровати.

Прослеживаю за его взглядом и краснею, но не от смущения, а от гнева, что он даже в этом вопросе нарушает мои личные границы.

– Это была твоя комната? – делаю предположение как можно более равнодушным тоном.

Он неопределенно пожимает плечами, а сам подходит к решетчатому окну и что-то пишет в телефоне, видимо, отдает распоряжения своим подчиненным.

– Я тогда найду себе гостевую, – резво привстаю и желаю как можно скорее ретироваться с поле боя, где ему нет равных. – Прекрасно размещусь в другой комнате.

Уже почти дохожу до выхода, как вдруг он останавливает меня.

– Можешь не напрягаться, – долетает мне в спину его холодный голос. – Спать ты все равно будешь здесь. Силой приведу, если понадобится.

– Это может навредить плоду, – парирую, поджимая губы, надеюсь, что есть в нем хоть капля благоразумия, делаю осторожный шаг вперед.

Я совершенно не знаю и не понимаю этого мужчину. То он отстранен и равнодушен, то вдруг желает жить и спать со мной в одной постели.

– Сыну, – говорит вдруг Фарид, заставив меня остановиться и впасть в ступор.

– Что? – непонимающе переспрашиваю, поворачиваю в его сторону голову, пораженная его словами.

– Не плоду, а сыну, это мальчик, – поправляет меня, вызывая тем самым у меня еще больше удивления.

И когда смысл произнесенных им слов доходит до меня, я морщусь, будто мне под кожу загнали занозу. И так вдруг неприятно становится, что он из-за пола ребенка внезапно стал относиться к нему совершенно по–другому. Будто так и должно быть, и это в порядке вещей.

– Какой же ты… – качаю головой, не договорив слова, которые хотела произнести.

– Договаривай, Ле–е–ера, – делает ко мне оставшиеся пару шагов, давя своей комплекцией.

То, как он растягивает буквы моего имени, холодком проходится по моему позвоночнику, заставив замереть на месте и упереться рукой об дверной косяк.

– Тебе самому не стыдно? – вздергиваю подбородок и предъявляю ему претензию, проговаривая этот нарыв вслух. – Думаешь, что так можно?

Это так беспокоило меня, что, произнеся все это, ненадолго почувствовала облегчение.

– А почему должно быть стыдно? – хмыкает, наклоняясь еще ниже и почти касаясь моих губ своим горячим дыханием. – Таковы традиции моего народа. Испокон веков заведено. Ты ведь даже не моя жена, девочка. Так что тебе просто повезло, что ты с первого же раза залетела пацаном.