Церемонии

Всю весну и лето он возвращался по ночам, глядел, пел молитвы и приносил жертвы.

В последнюю ночь тварь с ним заговорила.

Она распахнула обожженные челюсти и перед самой смертью рассказала в малейших подробностях, что ему нужно сделать.

Книга первая. Предзнаменования

Я с давних пор придерживаюсь убеждения, что, обрети абсолютное и неукротимое Зло человеческую форму, оно явилось бы не в виде какого-то уродливого чудища или призрака в черном плаще и с горящими глазами, но обычным смертным самой безобидной и даже добродушной наружности; возможно, в облике престарелой вдовы, школяра… или старичка.

Николас Кайзе, «Под покровом мха».

Первое мая

Город пульсирует в солнечном свете. Из его сердца лениво поднимается к небесам тонкая дымная спираль. Апрель скончался почти тринадцать часов назад, и мир уже изменился.

В парке над Гудзоном поджидает Старик, помаргивая на солнце кроткими глазами. Насекомые снуют над мусором у края воды, жужжат в траве рядом со скамейкой. Если не считать их гудения, плеска маслянистой воды и шороха пролетающих мимо машин, в парке стоит тишина, воздух замер в ожидании.

Тишину разрывает крик сверху: три долгие, дрожащие ноты – и птица исчезает. Листья едва заметно покачиваются то на одной ветке, то на другой. Старик задерживает дыхание и подается вперед. Скоро начнется.

С реки налетает внезапный порыв ветра. У ног Старика рассыпаются кроваво-алые лепестки. Взвиваются страницы помятой газеты, из-под них показываются смазанные следы ботинок, голая нога, неровная рана.

Над головой Старика тревожно шипит ветер. Единой зеленой вспышкой листья поднимаются и указывают на город. Вся трава склоняется в одном направлении.

Вдалеке дымная спираль качается из стороны в сторону, а потом скручивается в петлю. Ее вершина беззвучно колышется на фоне неба и раздваивается, как змеиный язык.

Старик облизывает губы. Начинается.

* * *

Автобус несся в потоке едущих по каким-то воскресным делам автомобилей, прорезал зловонную дымку в туннеле Линкольна и мчался мимо многоквартирных домов, придорожных кафе и стоянок вдоль трассы, а Джереми Фрайерс размышлял о ферме.

Объявление было соблазнительно неопределенным: всего лишь листок для рецептов три на пять дюймов с полоской зеленых овощей вдоль одного края. Он был прикреплен к доске в библиотеке фонда Джейкоба У. Линдауэра на Западной Двадцать третьей улице как раз над столом, где обычно сидел Фрайерс, будто предназначалось лично ему. Почерк аккуратный и на вид как будто девчоночий:

СДАЕТСЯ НА ЛЕТО

Частный гостевой дом на местной ферме.

Полностью электрифицирован. Тихие окрестности.

90 долл. в неделю, вкл. питание.

1-я служба загородной доставки, 63-й ящик,

Гилеад, штат Нью-Джерси.

При такой цене, да если к тому же удастся сдать на эти месяцы свою квартиру (четвертый этаж, здание без лифта на Банковой улице), за лето Джереми сможет даже кое-что подзаработать. У него было чувство, что «тихие окрестности» – как раз то, что сейчас нужно. Разумеется, это вдобавок может означать пару месяцев полового воздержания, но такое положение вещей не особенно отличалось от всей нынешней весны. Кроме того, Фрайерс на время забудет, что ему исполняется тридцать. Не придется терпеть празднование, которое так хотят устроить ему друзья: шикарный ужин в каком-нибудь слишком дорогом ресторане, за которым последуют выпивка и похлопывания по спине. Ничего не поделаешь, придется праздновать на ферме, вдали от цивилизации, как живший в лесу Торо. Вероятно, это только пойдет на пользу, позволит сосредоточиться на более важных предметах. Помимо прочего, следовало подумать о диссертации, «Что-то там в готическом романе»; рано или поздно он придумает какую-нибудь более определенную тему. Может быть, «Внимание к включенному наблюдателю». Или «Взаимодействие художественного пространства и действующего лица». Или еще более многообещающее «Художественное пространство в роли действующего лица»… Фрайерс был уверен, что, как обычно, скоро что-нибудь придет в голову. Между тем он будет читать книги по теме, первоисточники – Ле Фаню, Льюиса и других – и делать заметки для курса, который ему предстоит вести следующей осенью. И, как знать, возможно, на протяжении еще многих лет. Провести лето среди книг – звучит заманчиво.