Более того, в конце 1940-х — начала 1950-х годов храмы вновь стали отбираться под клубы и склады. В 1951 году при уборке урожая только в Курской области по распоряжениям райисполкомов около 40 зданий действующих храмов были на много месяцев засыпаны зерном. Стали преследоваться совершавшие религиозные обряды коммунисты и комсомольцы. Пошла новая волна арестов наиболее активных священнослужителей. Например, в сентябре 1948 года был в седьмой раз арестован архиепископ Мануил (Лемешевский) [389].
На 1 января 1952 года в стране насчитывалось 13 786 официально открытых православных храмов, 120 из которых не действовали ввиду использования их для хранения зерна. Но на 1 января 1949 года их было больше: 14 447 (а 20 000 их не было в СССР никогда).
Количество священников и диаконов за 1949-51 годы уменьшилось от 13 483 до 12 254, монастырей было 104, стало 62 (причем число монахов не изменилось: в 1946 году было 4362, стало 4639). Только в 1951 г. было закрыто 8 обителей [390].
Как видим, сталинская политика в отношении к Церкви знала два перелома. Сегодня чаще вспоминают добрый перелом: 1944-го года [391]. Но «православные сталинисты» (холодок не идет по спине от такого их
После войны перед Церковью была поставлена уже вполне сознательно четкая политическая задача. Началась холодная война, в которой Ватикан безусловно выступал на стороне Запада. В этих условиях Сталину пришла в голову вполне разумная мысль: нам нужен свой, «православный Ватикан», чтобы в очередной раз создать зеркальную ситуацию: у вас — атомные бомбы и у нас — атомные бомбы, у вас — Ватикан и у нас — Ватикан. И Москва должна была стать таким «православным Ватиканом». Предпосылки для этого были: советские танки стояли почти во всей православной Европе. Сербская, Албанская, Болгарская и Румынская Церкви были под коммунистами, чешские и польские православные — также. Израиль тогда был союзником Советского Союза, поэтому Иерусалимский Патриарх был доступен московскому влиянию. Арабские патриархаты — Антиохийский и Александрийский малочисленные и потому традиционно чувствительные к материальным подаркам, также готовы были голосовать как надо.
Госбюджет СССР выделял немалые средства на «подарки» церковным иерархам ближнего Востока (представить, что 200 000 долларов — тех, не современных! — оказались в свободном распоряжении арабского митрополита, а тот их передал России — просто невозможно). Об этом — финансовом — интересе м. Илии к России говорит записка патриарха Алексия к Г. Карпову:
«…Антиохийский Патриархат лелеет надежду, что Русская Церковь, и в особенности Русское Правительство — возобновит давнюю традицию систематической материальной помощи бедной Антиохийской Церкви — на иконы, на церкви, на отдельных особенно неимущих иерархов и т. д. Именно государство, само, а не через церковь, в дореволюционное время широко субсидировало Антиохийскую Церковь, исходя из государственных соображений о необходимости поддерживать Православие на Востоке «Ортодокс
В Греции шла гражданская война, и была надежда, что вот-вот коммунисты победят, поэтому Греческая Церковь тоже, скорее всего, была бы с Советским Союзом. Единственная проблема оставалась с Турецким Патриархатом, который называется Константинопольским Вселенским. И вот именно это, в конце концов, не сработало. В Москве в 1948 году предполагался созыв VIII-го Вселенского Собора. И епископы Константинопольского Патриархата приехали на этот собор, но они отказывались принимать в нем участие. Они сказали, что приехали на празднование юбилея Русской Церкви (500 лет автокефалии): «Это мы будем праздновать — автокефалия получена от нас, вы наша дочерняя церковь», но даже не заходили в зал собора. На службы ходили, на банкеты ходили, на церковные заседания собора не заходили. Поэтому собор не состоялся. Пришлось назвать его архиерейским совещанием, конференцией и не более того. И Сталин, поняв, что в глобальной политике церковный ресурс он использовать не сможет, резко охладел к церковным делам.