Мало этого; — в них участвовали даже и некоторые из языческих мудрецов одни, может быть, потому, что, старались узнать, каково это учение; а другие потому, что с недавнего времени стали замечать упадок языческой религии и, досадуя за то на христиан, хотели в споре о догмате вмешивать свои вопросы, с целью — между христианами возбудить вражду и противоречие в мнениях. Рассказывают, что, когда кокой-то среди них тщеславился своим искусством слова и насмехался над священниками, — один простой старец, из числа тех, которые прославились исповеданиями, не перенес его гордости. Чуждый всяких тонкостей и хитростей, он захотел вступить с ним в беседу. Людей дерзких, знавших исповедника, такая решимость расположила к смеху; а в скромных возбудила опасение, как бы, то есть, этот старец пред мужем искусным в слове не показался смешным. Однако ж, когда позволили ему говорить, что хочет, — ибо такому мужу долго прекословить не смели, — он сказал: «Во имя Иисуса Христа, послушай философ: Един есть Бог, Создатель неба и земли, всего видимого и невидимого, сотворивший все это силою Слова и утвердивший освящением святого Своего Духа. Это-то Слово, продолжал он, которое мы называем Сыном Божиим, сжалившись над заблуждением и скотскою жизнью людей, восхотело родиться от жены, обращаться с людьми и умереть за них. Оно и еще придет судить, что каждый сделал в своей жизни. В истину этого мы бесхитростно веруем. Посему не трудись напрасно отыскивать доказательства на то, что совершается верою, и — способы, которым это могло быть, или не быть; но отвечай на вопрос: веруешь ли ты?» — Пораженный этим, философ сказал: «Верую», — и исповедав благодарность за (свое) поражение, начал мыслить согласно с старцем, да и тех, которые прежде имели одинаковое с ним направление, расположил к единомудрствованию, клятвенно утверждая, что он переменился не без воли Божией, но обращен к христианству какою-то несказанною силою. Говорят, что подобное этому чудо совершено было и Александром, управлявшим Церковью константинопольскою. Когда Константин прибыл в Византию, некоторые философы пришли к нему с укоризнами, что он верует не так, как надобно, и делает нововведения относительно веры, устанавливая в государстве новое Богопочтение, вопреки узаконенному его предками и всеми правителями, какие когда-либо были над Греками и Римлянами, — и просили позволения побеседовать о вере с епископом Александром. Александр, как муж высокой добродетели, вероятно, главный делом почитавший непорочную жизнь, хотя и никогда не упражнялся в подобной словесной борьбе, однако ж по повелению царя принял подвиг. Когда философы сошлись и хотели было все разговаривать, епископ потребовал, чтобы они избрали одного, кого им угодно, и чтобы другие во время беседы хранили молчание. Этот один только что начал свою речь, Александр сказал ему: «во имя Иисуса Христа повелеваю тебе не говорить», — и у человека вдруг связались уста; он замолк. После сего нужно ли рассуждать, какое чудо больше: человека, и притом философа, с такою легкостью лишить слова, или словом, посредством руки, разломить камень, что некоторые, как я слышал, тщеславно рассказывают о Юлиане, называемом Халдеем? — Таковы преданные мне об этом сведения.
ГЛАВА 19.