Церковная историография в её главных представителях с IV-го века до XX-го

Как ни фантастично то представление, какое составил себе Гарнак о значении гностицизма в истории христианской церкви, однако-же влиянием гностицизма он объясняет все дальнейшие успехи, все дальнейшее процветание этой последней.

Гарнак утверждает, что под таким или другим влиянием гностицизма в церкви: 1) началась деятельность по части составления и авторизации символов веры, 2) образовался канон новозаветных книг, и 3) расширилось и изменилось самое понятие о церкви. Мы не станем рассматривать первое и последнее из этих положений: первое положение в основе своей верное, хотя и обставлено у немецкого ученого различными аксессуарами, не имеющими действительного научного значения; а последнее положение ничего не представляет нового в сравнении с тем, что не раз было высказано в немецкой богословской науке о историческом развитии понятия «церковь»[596]. Сделаем лишь несколько замечаний о мнениях Гарнака касательно образования новозаветного канона. Гарнак отнюдь не мог — как он хочет того — доказать с научною ясностью и точностью ни того, что канон впервые образовался лишь когда-то около 180 года; ни того, что он создался в церкви по обязательному примеру гностиков; ни того, что в канон вошли не одни писания апостольские (в более серьезной научной литературе немецкой об всем этом рассуждают иначе. См. Herzog'а: Encyklopädie, В. VII: Kaneon des Neuen Test. — 1880). Любопытно видеть однако же, как путается Гарнак при раскрытии своих взглядов на происхождение канона. Он думает, что церковь, создавая канон и признавая одни книги каноническими, а другие не признавая такими, руководилась в этом случае, между прочим, тем критерием, что книги древние были в конце II в. для неё уже не совсем понятны по содержанию, а книги более новые для неё были ясны и удобопонятны, почему будто бы церковь книги первого рода авторизирована, как книги действительно апостольского происхождения, а книги второго рода лишала такого авторитета. Но автор, к утешению читателя, сам разрушает свою гипотезу, когда утверждает, что в канон вошли и книги, написанные весьма незадолго до времени образования канона (ganz junge), какими он признает Пастырские Послания и второе послание Петрово (273, 279). Кто так путается в своих суждениях, как Гарнак, тот этим обнаруживает, что он стоит на ложной дороге. Вообще нужно сказать, что Гарнаком отодвинуто происхождение канона к такому позднему времени, как конец II века не вследствие какой-либо научной потребности, а ради стройности его собственной системы. В творениях Иринея Лионского христианское богословие достигает замечательной степени раскрытия. Гарнаку захотелось подыскать для этого факта объяснение, и это объяснение он находит в том, что только что образовавшийся во времена Иринея канон будто бы дает этому писателю неизмеримое количество идей, необходимо теперь занявших умы христианских богословов. Немецкому ученому для немудрёного факта понадобилось мудреное объяснение. Не мешает заметить еще, что автор, по-видимому вопреки собственной воли, внушает читателю с осторожностью относиться к его рассуждениям: по поводу символов веры перво-христианской церкви, по поводу происхождения канона и по поводу развития понятий о церкви, как такой. Он говорит, что в своих расследованиях этих вопросов он лишь «идеально конструирует развитие», причем «действительное течение вещей часто для него остается скрытым» (254). А так как выражение: «идеально конструировать (историческое) развитие» с присовокуплением замечания, что «действительное течение вещей все-таки остается скрытым», в русском переводе значит: делать дело, которое сам недостаточно разумеешь, то осторожность читателя естественно должна переходить в скепсис, в законный скепсис.

Под влиянием гностицизма явилось другое благодетельное последствие для церкви по Гарнаку. Она получила богословскую науку и привела свои верования в систему. Говоря об этом, Гарнак пишет в своей книге трактаты об апологетах, Иринее с Тертуллианом и Ипполитом и в особенности об Оригене и оригенизме; но пускаться в подробности не усматриваем надобности. Заметим одно: напрасно Гарнак слишком преувеличивает значение Оригена для последующей церкви.

Таким образом для нас открылось, что «построение» истории церкви первых трех веков, сделанное Гарнаком — не удалось.

Его взгляды, почти все, заслуживают сильных порицаний. Но не порицать только нужно Гарнака, а и пожалеть. Он печальная жертва увлечения таким историческим методом, который без изменений не может быть приложен к обработке церковной истории.

II. В предшествующей главе мы обозрели историю церкви первых трех веков, как она описана Гарнаком, теперь обратимся к исследованиям того же ученого по части дальнейшей истории церковной.