Церковная историография в её главных представителях с IV-го века до XX-го

Полагаем, что будет не излишне знать, как понимают задачу Церковной истории немецкие историки последнего времени, какими желаниями они воодушевлены, какие требования предъявляют к ней. С этим, по нашему мнению достаточно может познакомить статья Эрлянгенского профессора Альберта Гаука, под заглавием: «Церковная история» (Kirchengeschichte) в известной Энциклопедии Герцога (т. VII, изд. 2-е). Приведем некоторые мысли из этой статьи. Указав на то, что Церковная история есть обнаружение двух факторов — сверхъестественного, — Св. Духа, и естественного, — свободы человека, Гаук пишет: «но деятельность Духа Св. не должна быть изображаема в истории так, чтобы с этим исключалась человеческая свобода. Также не следует, чтобы деятельности человеческой свободы придавалось такое значение, которое не оставляло бы никакого места для действия Духа Св. Не должно поставлять чудо на место естественной связи человеческих явлений. Чудо начала (церкви), установление общения с Богом чрез Богочеловека, лежит за пределами церковной истории, а чудо конца (церкви), второе пришествие Богочеловека должно привести историю церкви к её заключению. Ни то, ни другое не принадлежит к церковной истории, ибо ни толчок к движению, ни конец движения не есть само движение. Поэтому, чудо в церковной истории имеет так же мало места, как и в светской. Ибо деятельность Духа Св. не есть давление совне, а есть возбуждение изнутри. С другой стороны церковная история не должна разрешаться в сумму только человеческих намерений и действий. Ибо не человеческие, но божественные мысли приходят в ней к исполнению. Она есть и совершенно божественная и совершенно человеческая, она то и другое, поскольку божественное осуществляется чрез, человеческое (S. 733). Затем, указав, в чем состоит содержание церковной истории и значение её периодов, Гаук замечает: «ни один период, в сравнении с предшествующим, не может быть шагом назад, напротив, каждый образует скорее шаг вперед, каждый обозначает препобеждение задержки. Но во всяком случае прогресс этот относителен, в продолжение своего бытия церковь стремится к своей цели, но она не достигла еще до неё» (S. 735). В дальнейшей речи Гаук показывает, какое отношение имеет церковная история к светской, какая задача первой в сравнении с последней, и задается вопросом: в чем заключается необходимость изучения церковной истории? В ответ на последний вопрос он разъясняет, что необходимость церковной истории заключается не в научении из прошедшего тому, чем и как должна руководиться церковь настоящего времени. Церковь настоящего времени просто имеет потребность ясно сознавать связь свою с прошедшим. «Как отдельный человек не может оставаться без воспоминаний, так и человеческое общество не может быть без истории» (S. 737). Дальше, по вопросу о методе, после обычных рассуждений о свойствах церковно-исторической критики, автор делает следующие замечания касательно некоторых сторон метода церковной истории: «чрез критическое исследование источников приобретается материя для истории; оно доставляет факты, данные прошедшего в той временной последовательности, в какой они происходили. Чрез это становится возможным историческое знание, но самого знания еще нет. Знание суммы событий не есть отображение действительного хода их; ибо в действительности нет ничего разъединённого. Поэтому, дальнейшая задача исследователя истории — открыть причинную связь, в какой происходило прошедшее и чрез какую оно было объединено. Однако комбинация фактов не всегда удается, если не прибегают к помощи гипотезы. В этом заключается право гипотезы в исторической науке. Если таким образом делаются понятными линии, которые вели от одного факта к другому, то отдельное является тем, чем оно было; потому что отдельное не имеет само по себе никакого значения, но получает значение, как звено в целой цепи» (S. 738). В конце рассуждений о методе немецкий профессор высказывает такие две мысли: 1) исследователь истории должен обладать верой, и 2) история есть своего рода искусство. «Неверующий, говорит он, не способен понять историю. Для него она станет представляться движением без цели, поэтому без прогресса. Будет ли удивительным, если таковой наконец придет к суждению, что вся церковная история есть ничто иное, как сплетение глупости и насилия». Другую из указанных мыслей автор развивает так: «может встречаться исследование церковной истории без её написания, но такое исследование бесплодно для церкви, ибо оно служит только самому исследователю. Исследователь истории служит церкви только тогда, если исследованное им он излагает. Но это изложение должно быть воплощением в образе, а потому историография граничит с областью искусства» (S. 739). Мы не входим в разбор этих воззрений профессора Гаука, потому что это было бы бесцельно. Хороши они или нет, но они составляют в некотором роде последнее слово немецкой науки церковно-исторической в области идей и желаний. Заметим лишь, что Гаук принадлежит к числу умеренных богословов немецких, не имеющих ничего общего с отрицательным направлением в той же немецкой науке. Будущее должно показать: пойдет ли наука по тому пути, какой намечается для неё в указанной статье, и к чему придет, если она пойдет этим путем?