Церковная старина в современной России

Еще в конце 1980—начале 1990-х гг. вопросы, связанные с проблемой церковной собственности и последствиями ее реституции, с глубинным отношением православного сознания к музейному делу и реставрации, с видением иерархией роли памятников христианской культуры в деле решения текущих задач церковной жизни и проповеди казались несущественными. За прошедшие лета эти вопросы отяготились политическими коллизиями, экономическими интересами, властными амбициями и ментальными особенностями, о существовании которых общество и не подозревало. У историка есть одно преимущество перед современником – он знает, чем все закончится. Тогда, на рубеже 1980-х и 1990-х гг. мы не догадывались и не загадывали…

Глава III Радужные надежды и первые разочарования: 1990—1992

На волне либеральных преобразований в бывшем СССР общество выдвинуло броский призыв – восстановить историческую справедливость в отношении религиозных организаций. Именно тогда складывается игра слов, ставшая, наравне с заклинанием «Вся – власть Советам!», одним из политических лозунгов страны: «церкви – Церкви!». Его выполнение понималось как шаг к свободе, в Европу, который должен послужить лучшему сбережению и осмыслению культурного наследия России. Возвращения храмов общинам и икон храмам ожидала не только общественность, полагавшая, что возрождение духовности приведет к возрождению страны. Молча ждало этого события руководство Русской Православной Церкви, с тревогой наблюдавшее за крушением привычной стабильности. Предчувствие экономических перемен заставляло партийную номенклатуру и ее капитал обратить внимание на будущий передел бывшей церковной собственности.

С самого начала выдвинутое требование было для общества средством борьбы с коммунистическим режимом. Чем шире был фронт давления на власть, тем больше уступок она была вынуждена делать. Церковь, пострадавшая от безбожной власти, рассматривалась как естественный союзник в этой борьбе. Ей причиталась своя доля в грядущем политическом трофее. Сформировавшийся у части общества комплекс вины перед Церковью препятствовал объективному взгляду на происходящее и требовал безусловного возвращения религиозным организациям собственности и памятников. Мнение о недостаточном культурном и образовательном уровне духовенства, о не всегда адекватной психологии современных верующих, построенной на обрядовом благочестии и личной сублимации, расценивалось как антирелигиозная пропаганда. В ответ назывались имена деятелей религиозно-философского возрождения начала XX в., иерея Павла Флоренского, протоиерея Александра Меня, Сергея Аверинцева… Людям казалось, что для общего блага нужно лишь вернуться на «круги своя», отдать церкви Церкви, не задумываясь, что эта Церковь состоит из людей, чья идеология может вступить в конфликт с ценностями современного общества. Но эти круги в проточной воде истории давно уже разошлись, и вступить в них дважды еще никому не удавалось. «Круги своя» для памятников церковной культуры стали «кругом первым». Изначально и, возможно, из самых лучших намерений старина была превращена в средство.

Свою роль в привлечении общественного внимания к церковной старине сыграло празднование 1000-летия крещения Руси. Впрочем, уже в начале 1980-х гг. коммунистическая власть предчувствовала неизбежность собственного краха и пыталась заручиться новыми союзниками. В преддверии празднования юбилея патриархии был передан ряд монастырских комплексов. Одним из первых, в 1983 г., церкви был возвращен Данилов монастырь в Москве. Впрочем, арендная плата за его использование была отменена только через 9 лет постановлением правительства Москвы от 10 декабря 1991 г.[161] Обитель, в качестве административного центра, было необходимо восстановить за 5 лет. В 1984 г. игумен Зинон (Теодор) со своей артелью из Псково-Печерского монастыря написал для Покровского храма, выполненного в стиле классицизма, иконостас в традициях XV–XVI вв. Уже в этих работах наметился культурный излом, отражающий массовые православные представления о наследии Церкви: стилистическое единство памятника как цельного организма было нарушено. Это предвещало дальнейшее развитие церковной реставрации на основе персональной вкусовщины. Однако самым грубым вторжением в ансамбль монастыря явилось построенное к 1988 г. по проекту архитектора Ю. Рабаева здание Синода и патриаршей резиденции, получившее у патриархийных острословцев прозвище «Три гроба» из-за его п-образного плана и формы крыши.