Церковная старина в современной России

Действительно, вопросы культурного правопреемства оказываются более запутанными, чем кажется на первый взгляд. Основной спор о наследстве идет не между «официальным» и «альтернативным Православием», не между конкретными религиозными организациями: приходами и монастырями, чья собственность на богослужебное имущество не подвергалась сомнению в Российской империи. Внешне спор идет в основном между отделенной от государства Русской Православной Церковью, чьи интересы зачастую поддерживаются государством, и государственными учреждениями культуры, судьба которых тому же государству подчас демонстративно безразлична. Правильному пониманию ситуации способствует осознание той роли, которую российская власть отводит Церкви и культуре, духовенству и интеллигенции в формировании «национальной идеи» и построении «суверенной демократии».

Первые лица московской патриархии и Российского государства постоянно повторяют, что в обществе нет конфликта между Церковью и культурой, а есть противостояние конкретных личностей справедливым требованиям Церкви. Обе стороны, вовлеченные в это противостояние, подробно описаны в соответствующих СМИ. Эти портреты, иногда верные, иногда карикатурные, прочно вошли в массовое сознание. Столь же неизменны и аргументы, привычно используемые противоборствующими сторонами в доказательство своей правоты, что порождает сомнения не только в правильности самих аргументов, но и в правильности определения конфликтующих сторон.

Традиционно считается, что одна сторона — это «церковники», преимущественно епископат и активисты московской патриархии, действующие именем Церкви и от имени «православных верующих» России. Последние, по мнению патриарха, составляют 80 % населения страны. Они требуют полномасштабной реституции некогда утраченных имущественных прав Русской Православной Церкви по состоянию на 1917 г. В этой ситуации памятники культуры играют «служебную роль». Они становятся наиболее востребованной частью церковной недвижимости или средством психологического давления на общество, поскольку пребывание икон и реликвий в музейных собраниях, а не в литургическом быту, именуется «оскорблением чувств верующих».

Одним из серьезных аргументов в пользу передачи культурных ценностей патриархии становится утверждение, что государство в лице учреждений культуры не может (в силу финансовых и организационных причин) достойно содержать памятники церковной старины. К тому же музейная практика, пропитанная антирелигиозными предрассудками, доставшимися ей в наследство от советского прошлого, не способна правильно показать и объяснить церковную культуру. Общественности также предлагается принять во внимание волю создателей и дарителей произведений христианского искусства, полагавших некогда, что их творения и собственность будут находиться в пользовании Церкви до скончания веков. На стороне требовательной иерархии — значительная часть прихожан, государственные чиновники различных уровней и ветвей власти, общественные деятели и бизнес-элита, спекулирующие на религиозной теме, и одновременно — почти полное равнодушие к проблеме со стороны российского общества.

По другую сторону баррикад — «музейщики» и представители творческой интеллигенции, связанные преимущественно со сферой культуры: искусствоведы, реставраторы, историки, краеведы, журналисты. Они поражены жесткостью выдвигаемых «церковниками» требований и жестокостью их исполнения. Эта группа выступает в интересах самих памятников истории и культуры, действуя на основе «цеховой солидарности», от имени общественности и со ссылками на современное законодательство. При этом считается, что восстановление справедливости по отношению к одним не должно сопровождаться нарушением ее по отношению к другим.

Противники передачи религиозным организациям культурных ценностей утверждают, что Церковь сегодня претендует на то, что позавчера ей не принадлежало. Православная Греко-российская Кафолическая Церковь как «ведомство православного исповедания» рассматривается ими в качестве государственной структуры. В этих условиях на место «церковной собственности», которую нужно возвращать, приходит «государственная собственность», которой учреждения культуры сегодня распоряжаются как общенародным достоянием. Опять же: московская патриархия не может рассматриваться как единственный правопреемник Синодальной Церкви. На ту же самую роль могут претендовать не только другие религиозные организации, именующие себя православными, но и «неверующая» часть современного общества. Эти люди, как законные наследники своих православных предков, обладают определенными правами на использование и восприятие памятников культуры в соответствии со своими светскими убеждениями. Все сказанное не предполагает обязательного возвращения религиозным организациям предметов культа, «переросших» свое литургическое значение и превратившихся в произведения искусства.