Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв.

В середине XII в. Андрей Боголюбский, стремясь к политической и церковной независимости от Киева, вы­двинул идею об особом покровительстве Богородицы Северо-Восточной Руси. Он посвятил Рождеству Бого­родицы свой придворный храм в Боголюбове, Поло­жению Ризы — церковь над Золотыми воротами во Владимире. С помощью послушных ему церковных властей Боголюбский ввел на Руси неизвестный Ви­зантии праздник Покрова Богоматери. Идеологической подоплекой праздника Покрова была мысль об особом расположении Богоматери к славянам. Согласно пре­данию, в VI в. н. э. во Влахернском монастыре, распо­ложенном на окраине Константинополя, произошло «чудо»: Андрей Юродивый, родом славянин, удостоил­ся видеть саму Богоматерь, в знак покровительства простиравшую над людьми свой чудотворный покров.

В честь праздника Покрова (1 октября) Андрей Боголюбский в 1165 г. выстроил близ Владимира, на реке Нерль знаменитую белокаменную церковь. Глав­ной святыней Северо-Восточной Руси со времен Андрея почиталась икона Владимирской Богоматери, приве­зенная им из Киева. Владимирские книжники поспе­шили создать особое «Сказание» о «чудесах» этой иконы. Ее создателем они называли самого евангелиста Луку.

Успенский собор в Москве стал новым звеном в этой цепи религиозно-политических символов, уходившей своим началом ко временам первых киевских князей. С постройкой этого храма Иван Калита включился в борьбу за роль наследника духовных ценностей, на­копленных предшествующим историческим развитием русских земель. Отныне эта борьба станет неотъемле­мой частью его деятельности, залогом прочности, не­обратимости его военно-политических успехов.

Археологические раскопки последних лет свиде­тельствуют о том, что московский Успенский собор 1327 г. отличался большими размерами и, вероятно, повторял архитектурные формы владимиро-суздальских храмов. Однако упадок строительной техники в результате монголо-татарского ига дал о себе знать. В то время как многие храмы XII в. сохранились и до­ныне, собор Ивана Калиты уже через полтора столетия обветшал, дал трещины и был разобран. На его месте итальянский зодчий Аристотель Фиораванти в 1475— 1479 гг. выстроил новый Успенский собор, ставший ар­хитектурным символом единого Российского государ­ства.

Забытый чудотворец

«Заделаша   мощи   его   в   землю...   и   покрова на гробнице каменной не положиша...»

Софийская летопись,  1474 г.

Русские летописи полны сообщений о разного рода «чудесах» и «знамениях». Эти события всегда происхо­дили удивительно своевременно, освящая ту или иную политическую акцию, создавая необходимое религиоз­ное возбуждение. Обычно летописец сообщает о «чу­десах» с полной уверенностью в их реальности. Лишь изредка он приоткрывает механизм «чудотворений», высказывает сомнения в их подлинности. Среди таких уникальных известий — рассказ о «чуде» у гробницы митрополита Феогноста (1328—1353) в 1474 г.

Начало правления митрополита Геронтия (1473— 1489) было отмечено целой серией «чудес» в Успен­ском соборе московского Кремля. Они были связаны с культом предшественников Геронтия — митрополи­тов Филиппа и Ионы. Искусно подогреваемый митро­поличьей кафедрой религиозный ажиотаж привел и к незапланированному «чуду» — «исцелению» немого у гробницы митрополита Феогноста. Однако прославле­ние Феогноста как святого натолкнулось на резкое про­тиводействие великого князя Ивана III и митрополита Геронтия. Оба они, по свидетельству летописца, весьма необычно отреагировали на известие о «чуде»: «неве­рием одержими беша, не повелеша звонити и всему городу славити его» [35].

Несколько лет спустя, закончив постройку нового Успенского собора, князь и митрополит вновь дружно выразили пренебрежение к памяти Феогноста. В то время как мощи других «святых» митрополитов помес­тили в возвышавшихся над полом собора богато украшенных саркофагах, покрытых шитыми золотом по­кровами с их изображением, прах Феогноста был за­рыт в землю, а надгробная плита ничем не отмечена.

Демонстративное пренебрежение к памяти Феогно­ста со стороны московских правителей отчасти объяс­нялось тем, что он был родом грек, а Московская Русь уже в 1448 г. разорвала церковную зависимость от Константинополя и не любила о ней вспоминать. Одна­ко дело было не только в происхождении митрополита. Из летописей и семейных преданий Иван III знал и о его политической деятельности, о весьма сложных от­ношениях с московскими князьями. Именно в этом скрывалась главная причина возмутившего набожного летописца «неверия» Ивана III в святость Феогноста.

Для того чтобы разобраться в этой странной исто­рии, необходимо покинуть эпоху Ивана III и углубить­ся в прошлое еще на полтора столетия. Там, во време­нах Ивана Калиты, лежит разгадка тайны забытого «чудотворца».