Церковный сад

Фух. Ладно. Стоит успокоиться. Господи! В чем укрепиться? Как уйти от этого хотя бы на недолгий миг? Понимаешь, я ведь даже напиться не могу! Потому что Паша проснется — а мамы нет. А мамы-то нет! А мама пьяная где-то. Переживать начнет. Господи! А если хуже станет. Не дай Бог, не дай Бог!

Улица дает мне ощущение, что Ты, Господи, не существуешь вовсе. Вот совсем. Ведь иначе как тогда Ты допустил всю эту серь в душах людей?! Знаешь, маленькая больничная комната дает вящую возможность верить, что Ты есть. Там очень пусто, и словно… как будто кого-то не хватает. Нет того, кто должен… должен там… присутствовать. По крайней мере, у меня есть такое ощущение. Не знаю. Мне кажется, Ты повсеместно витаешь по этим… этим изнуренным людскими страданьями комнатушкам. Ты там есть. И это чувствуется. Мне. А на улицах Москвы словно нет. Словно нет Твоего Духа здесь, он запропастился куда-то, увидев безразличие людей к Нему. Хах. Бегают-прыгают, крутятся колесом — а все ради чего? Мне как-то смешно от этого даже немного…

Москва — город не то что трудный, он свинцовый. Мало где есть здесь истинная, искренняя вера. Да… ха-ха… и я верю, когда надо, не стану лукавить. Я… я, в принципе, великая грешница, и я этого не отрицаю. Все мы… мы, москвичи, отчасти грешны.

Но прошу искренне и упоенно: помоги! Помоги Паше, спаси его и меня, Господи!

Вот… вот шла сейчас по улице и видела девушку. Простую девушку, невзрачную такую. Она с кем-то говорила по телефону и… плакала, кричала. Вот я и подумала тогда: может, ее тиранит молодой человек? Родители? Не дай Бог, коллекторы? Может, она вляпалась в какую-то страшную, какую-то очень грустную историю и сердечно жалеет о случившемся, но… но выйти из нее каким-то простым раскаянием не может? Но… разве… ведь не слезы разве — самое главное в раскаянии, в покаянии?.. Причем сердечном! Почему ты не помогаешь таким людям? Ведь им, возможно, хуже чем мне?.. Нет, нет. Не возможно, точнее — точно. Возможно, она в шаге от самого страшного? Не следует ли ей помочь как-то, хотя бы чуть-чуть? Хотя, что это я… нет… это, может, простая ссора. Самая простая. Просто вместе со своим горем я начала… чутче, что ли, ощущать горе других людей. И почему-то, ха-ха, почему-то я его вечно преувеличиваю. Я… мне это жизненно важно, что ли. Ищу в иных душах свою, наверное.

И все же, Господи! Покажись, если Ты есть! Покажись! Дай знак. Иногда мне кажется, что я говорю в пустоту и мои слова тщетны.

Слово четвертое. День 4. Среда Утро

Господи! Сегодня не отходила от койки с самого утра. Под вечер… под вечер меня отпустили врачи, сказав, что мне, видишь ли, надо развеяться. Не надо мне развеиваться! И, честно, мне кажется, что врачи беспокоятся больше о моем здоровье, нежели о Пашином… Хотя… хотя…

…Я что, настолько плохо выгляжу?

Хотя… хотя, судя по тому, как я нервничаю изо дня в день, это все-таки заметно. Хах. Доводилось мне… в свое время один раз говорить с одним священником, так вот он, значит, сказал на всякую непонятную историю по жизни говорить «Господу так угодно». И все. Господу угодно. И Ты знаешь… знаешь, если человек все же верит в Твое существование, хоть немного, то ему это… то ему это, наверное, начнет помогать. Ведь он верит, что жизнь его вершишь… вершишь Ты.

И я в это верю. Вот верю. Несмотря ни на что. Это я так, иногда… иногда пытаюсь жалость вызвать… дабы Ты… смилостивился…

Я в это верю, и верю изо дня в день все больше и больше. Потому что… ну… так проще, что ли. По сути… по сути… ты… ты перекладываешь ответственность на Господа. И знаешь, что я осознала самое главное? Наверное… наверное, это происходит потому, что родитель, он нужен и… важен каждому человеку, и притом во всяком возрасте. Во всяком. Потому что… так как мы, взрослые, мало чем отличаемся от детей — только куда, знаешь, труднее и… и тяжеловеснее. Вот, правильное слово, да. В нас много лишнего душевного веса. Поэтому… поэтому нам куда чаще нужен такой… такой «родитель», на плечи которого, в принципе, в свои половозрелые сорок лет ты можешь… ты можешь возложить все свои переживания, неприятные ситуации и так далее и тому подобное. Мы — на деле… на деле очень немощны, ведь… как минимум потому, что можем предаться унынию. Например, я. Я. Я ему предалась, и мне сложно.

А так Ты, наверное, поинтересуешься, как Пашка… Неплохо, знаешь. Лечимся. Хорошего немного, но и плохого, Слава Богу, тоже. Он-то, в отличие от меня, не теряет сил. Наверное, потому что не боится смерти. Да. А тот… тот, кто не боится смерти, не может впасть в уныние. Ну, мне… мне так кажется. Может, это неправильно…

А я смерти боюсь. Очень. И не столько… не столько своей, сколько чужой. Смерти близких мне людей. Потому что понимаю, что смерть родного — это предвестник смерти моей, да, только как умереть дважды. Это страшно. Так-то ты просто телом умираешь, а тут — сначала душой, потом телом. А это самая страшная смерть. Смерть от тоски. Самая страшная…