Церон

Из громкоговорителей раздались звуки гимна. Миллионную массу захватил его ритм и они его запели, приходя от этого в экстаз. Головная амфибия, чьи колеса почти уже коснулись земли, как бы захваченная вихрем, понеслась ввысь, за нею вторая, третья… На высоте в 1500–2000 метров они загорались и огненными кометами падали на дно долины и гребни, сея ужас и смерть. Дирижабли, не замечая происходящего, снижались, но когда, казалось, что щупальца адмиральского гиганта впились в землю, в странном смертельном танце они начали вздыматься ввысь, походя на пушинку, гонимую ветром. Было видно простым глазом, как накалилась их металлическая оболочка, а из гондол струились клубы дыма. Спрут или коршун, державший свои жертвы невидимыми лапами, тоже был у всех на глазах. Поиграв так со своими жертвами некоторое время, «Церон» разжал свои лапы и дымящиеся остатки армады полетели на землю. Как бы в насмешку они упали около своих ангаров. Когда прошло оцепенение и загремели зенитные орудия, было уже поздно, «Церона» не было видно.

По всей цветущей долине валялись тысячи задавленных толпою трупов. В ней царила смерть.

XVIII

Доктор лежал без сознания, у него было воспаление мозга. Склонившись над ним, стояли трое. Это было все, что осталось от большой жизнерадостной группы людей, выехавших пять лет тому назад в Северное море на ледоколе «Церон». «Церон» в то время летел над Тихим океаном, а стрелка его барографа неуклонно отмечала уменьшение высоты. «Церон» падал.

II часть. КЛУБ МИРА

I

Бешено крутящиеся потоки мутно-желтой воды несли с собой: крыши домов, трупы и деревья. Несясь в диком танце, они разбивались о торчавший из воды гребень холма, летели дальше в далекое море, все уничтожая на своем пути. На гребне один возле другого стояли переносные деревянные бараки — это был лагерь строителей насыпи. Все, что можно было спасти от разбушевавшейся реки, было ими собрано здесь. Здесь же между бараками торчали различные землечерпалки и багера, казавшиеся на фоне нарождающегося дня гигантскими доисторическими животными, задравшими к небу свои длинные шеи. От них и от бараков ложились на воду причудливые тени. Бараки были набиты людьми. Казалось, что кто-то умышленно согнал людей вместе, чтобы дать возможность природе одним взмахом покончить с ее врагами, коварно стремившимися обуздать ее. Кульминация вод в реке еще не наступила. Вода медленнее, но все так же непрерывно прибывала. Клочок земли, на котором находился лагерь, сужался. На помощь не приходилось рассчитывать, а собственных средств для спасения не было. Было три лодки, могущих с трудом вместить всего лишь до десяти человек. Цепи этих лодок проходили через стену головного барака и замком были привязаны к ножке стоявшего в нем письменного стола. Завалившись на спинку плетеного кресла, перед столом сидел пожилой человек с энергичным лицом. Комната освещалась висевшей на стене керосиновой лампой. Под ней был циферблат прибора, показывавший уровень воды. Стрелка прибора очень медленно, но неуклонно, двигалась вправо в направлении красной черты, означавшей уровень воды, который будет в тот момент, когда воды Желтой реки сомкнутся над гребнем холма. В большинстве бараков тускло мерцал огонь. В них на полу или на нарах, сколоченных на скорую руку из досок, лежали люди. Первые дни они все были снаружи, на берегу, следя за мутными потоками и втыкая ветки, чтобы следить за поднятием уровня воды.

Протекали дни, петля затягивалась и ими овладевало тупое безразличие Востока. Умереть днем раньше, умереть днем позже, — все равно умрешь. Но не все кули так рассуждали. Некоторым из них мозолили глаза лодки. Для кого их сохраняет инженер? Для этих крикливых белых женщин и их щенят? Вряд ли! Наверное, для себя. Бывшие при машинах европейцы, наоборот, чем безысходнее было положение, тем становились активнее. Многим из них не давали покоя злосчастные три лодки, которые инженер Андреев никому не давал.

— Здесь не Европа, чтоб церемониться с женщиной, — часто говорили они друг другу, — сам хочет удрать, собака.