Цесаревич Вася 2

— Господа, у вас всего два варианта. В первом варианте вы обмениваете Землю Басков на равноценные по площади территории на полуострове Ямал, где организовываете суверенную и независимую Басконию, а во втором варианте затыкаетесь и молчите в тряпочку. Третьего не дано. То есть, можно организовать и третий вариант, но геноцид — не наш метод.

— Какой геноцид? — опешили послы.

— Думаю, до этого не дойдёт, — успокоил их Фрунзе. — Сначала потребую от Папы Римского отлучить вас от церкви.

Перспектива быть отлучёнными басков ужаснула. Они всегда были примерными католиками, и против генерала Франко восстали ещё и потому что, по их мнению, тот нахватался в Марокко мавританских обычаев, и перестал быть примерным сыном святой католической церкви. А известие, что русский генерал имеет право требовать что-то от Папы Римского, вообще повергло их в шоковое состояние. Баски попросили неделю на раздумье, и таковая им была любезно предоставлена.

— Вот где-то так примерно, Василий Иосифович, — генерал-лейтенант Фрунзе проводил баскское посольство и сообщил присутствующему при встрече капитану Красному. — Теперь ты представляешь, каково приходится твоему отцу?

— Ему легче, — возразил Василий. — Вы, Михаил Васильевич, принимаете всех подряд, а у императорасамых подонков отсеивает секретариат. На приём попадают более-менее вменяемые люди. Ему точно легче.

— Надеюсь, — согласился генерал-лейтенант и испанский гранд. — Одни нервы, только водкой и спасаешься. Кстати, Вася, у тебя остался знаменитый есенинский самогон рязанского производства?

Переход на «ты» Красного не удивил, тем более он и сам это давно предлагал. А насчёт самогона ответил:

— Так давайте его пригласим, Михаил Васильевич. Он человек творческий, сразу догадается чего нужно с собой прихватить. И про гитару напомните.

— Зачем гитара?

— Так он же поэт! Поэт без гитары вроде как и не совсем человек.

Наверное, Есенин считал себя больше генералом, чем поэтом, потому что пришёл без гитары, которую не нашёл, и без знаменитого рязанского самогона, который закончился. Зато привёл с собой худосочного и какого-то помятого поручика, нисколько не напоминающего офицера морской пехоты. При виде этого поручика хотелось сказать «Шалом», поинтересоваться его планами на ближайший шабат, и уточнить сегодняшние цены на кровь христианских младенцев. Всё это наверняка есть в толстой кожаной папке, которую тот держит в руках.

— Знакомьтесь, это Иосиф Хацкелевич Мандельштам, начальник финчасти моей дивизии, — представил офицера Сергей Александрович.

— Я же просил называть меня Осипом Эмильевичем! — у Мандельштама от обиды задрожали губы и ещё больше обвис крючковатый нос.

— Как в документах записано, так и называю, — возразил Есенин. — Это на своих книгах вы можете ставить любое имя, а здесь у нас армия. Вам ли, как финансисту, не знать о необходимости соблюдения точного порядка.

— Какие книги? — удивился Михаил Васильевич Фрунзе. — Он у вас ещё и писатель?

— Поэт. И довольно известный в Петербурге поэт, выпустивший двенадцать сборников своих стихов.

— Вы, Сергей Александрович, в дивизии всех поэтов собираете?

— Увы, всех не получается. Маяковский, например, не прошёл медицинскую комиссию, Бальмонт слишком старый, а Мариенгофа перехватили воздухолётчики генерал-майора Романова.

Самого Фрунзе и капитана Красного представлять не было нужды, и Михаил Васильевич наконец-то поинтересовался причиной, по которой поручик заявился к командующему Экспедиционным Корпусом в помятом и неприглядном виде.

— Да собственно, вот… — Мандельштам достал из папки несколько листов бумаги. Они, в отличии от мундира, были в идеальном состоянии. — Вам на подпись.

— Что это?

— Денежное вознаграждение, причитающееся нашей дивизии и авиационному отряду полковника Чкалова. Мы действовали совместно, так что всё проходит по одной ведомости.

Фрунзе не поверил своим глазам. Закрыл их, крепко зажмурившись. Снова открыл. Пересчитал количество цифр, тыкая в каждую пальцем. Нет, ничего не уменьшилось.

— Вы точно уверены, господин поручик, что это денежное вознаграждение, а не годовой бюджет Франции?

— Французы у меня не заказывали расчёт своего бюджета, — обиделся Мандельштам, и от обиды совсем забыл о чинопочитании и субординации. — Михаил Васильевич, здесь нет никакой отсебятины, всё в строгом соответствии с законами, указами и инструкциями. Вот тут вот отдельно указана доля империи, компенсация за использования казённой техники и вооружения, учтены расходы на питание во время операции. И подсчитана доля самого Экспедиционного Корпуса, само собой.

На этом листочке цифры тоже внушали почтение.

— И что же, теперь каждый морской пехотинец из Восьмой штурмовой станет миллионером, Иосиф Хацкелевич?

— Не все, но многие. Я, например, не стану, так как не принимал непосредственное участие в боевых действиях.