Цесаревна. Екатерина Великая

– Пойду, матушка, Ваше сиятельное Высочество, помолюсь у одного Божия угодника, лампадку затеплю, Евангелие почитаю, просвирку пожую, перейду к другому, и там опять так же… И так–то мне дивно всё, так хорошо, будто и я с ними в могилке.

Сентябрь прожили в Козельце, у Разумовского, в его новом доме. По большой государыниной свите дом оказался очень тесным. Екатерине Алексеевне пришлось спать в одной комнате с матерью, а их статс–дамы и фрейлины спали рядом в прихожей вповалку на полу, где им на ночь стелили походные матрацы.

Государыня выезжала верхом в отъезжее поле на несколько дней с Разумовским и казаками на охоту с борзыми собаками. Екатерина Алексеевна со своим двором приезжала на указанное место в телегах и смотрела лихую скачку тёти. Она слышала крики доезжачих, игру рогов и, увлекаясь, становилась на дно телеги и с волнением следила за травлей.

Охоты перемежались торжественными обедами и балами в поместьях генеральных старшин. За вечерним кушаньем Екатерина Алексеевна сидела рядом с Великим Князем и во время тостов, когда из старинных серебряных кубков пили густое, тёмное, душистое венгерское вино, она говорила жениху по–русски с милою неправильностью языка:

– Дай Бог, чтобы скорее сделалось то, чего ми желяем.

В октябре вернулись в Москву.

Если после паломничества в Троице–Сергиеву лавру лютеранка София–Фредерика почувствовала себя православной, то теперь, после трёх месяцев кочевья среди южнорусской природы, среди казаков и помещиков, в непрерывном общении с простыми русскими людьми, Екатерина Алексеевна почувствовала себя окончательно и бесповоротно русской. Она стала хорошо говорить по–русски, вставляя не всегда, правда, кстати, поговорки, слышанные ею от фрейлин, горничных, от кучеров, ямщиков и лакеев.

Ещё сильнее, чем прежде, она полюбила Россию.

Она настолько стала русскою, что потом досужие историки, любители шарить по альковам, пытались доказать, что она не только духом, но и по крови была русскою. Ползли легенды о молодом дипломате Иване Ивановиче Бецком, [22]который, за год до рождения принцессы Софии–Фредерики, проездом через Штеттин увлёк своею красотою принцессу Иоганну, поехал с нею в Париж, и он–то будто и был настоящим отцом Екатерины Алексеевны. И будто бы сама Екатерина Алексеевна знала об этом и потому всегда так тепло, с таким искренним уважением относилась к Бецкому.

Надо знать характер принцессы Иоганны, весь склад жизни цербстского двора, чтобы опровергнуть эту легенду. Самое время поездки Бецкого, по последним исследованиям, не совпадает со временем беременности принцессы Иоганны, да и встреча их за границей не подтверждается никакими документами.

Ивана же Ивановича Бецкого Императрица Екатерина ценила как мудрого и полезного для России человека.

Всё это вздор, трень–брень, учёные пустяки любителей царственной «клубнички».

Ароматные южные степи, которые не могли не поразить воображения девочки, Екатерины Алексеевны, кипящая весельем жизнь малороссийских казаков, их песни, танцы, военный строй, совершенно непонятные западному человеку просторы российские перевернули душу немецкой девочки и навсегда привязали её к России.

Как докучала она в эти дни своими детскими вопросами шестнадцатилетней ученицы камер–юнкеру Захару Григорьевичу Чернышёву:

– Захар Григорьевич, а что там за этой степью, кто там живёт?..

– Донские казаки.

– Какие они?.. Похожи на здешних?.. Зачем они там живут?.. А что за ними?.. Что там дальше?..

– Азовское море.

– Ну, знаю, а за морем?..

– Крым.

– Каков оный Крым?.. Кто там живёт?.. Подвластные турецкому султану татары?..

Всё её интересовало, С нею случилось то, что бывает с людьми, когда они из комнат, из тесноты городских улиц попадают на берег моря, в степь или в горы. Развёртывающаяся перед ними даль их тянет, зовёт и манит узнать её тайны. Какой–то голос точно звенит в этой дали, и невозможно не поддаться призывному звуку этого голоса. Что за этим горным хребтом, а что за тем?.. А дальше что?.. Горы?.. Какие там страны, с какими людьми?..

Мир звал её, и этот мир была – Россия.

В эти дни странствий она поняла, что для того, чтобы ей исполнить то, к чему она призвана, ей остаётся немного – полюбить искренно, всем сердцем и всею душою своего жениха. Она старалась забыть, что жених её – урод, что развитие его точно остановилось, что он всё ещё мальчик, которого игрушки и собаки интересуют больше, чем её переживания, что он совершенно равнодушен и к степи, и к казакам, и ко всей России, развернувшейся перед ними во всей своей шири и великолепии.

Она смотрела на Великого Князя с искреннею любовью и уже правильно и без всякого акцента, а главное, от чистого сердца, говорила ему, чокаясь с ним серебряною чаркою:

– Дай Бог, чтобы скорее сделалось то, чего мы желаем!..

XV

Пятнадцатого декабря двор переезжал из Москвы в Петербург. Княгиня Цербстская, Великий Князь, Екатерина Алексеевна и Брюммер двумя санями выезжали раньше Императрицы.