Цетаганда

Как быстро и как плохо все обернулось! Самое время припомнить какое-нибудь неотложное дело в метеоцентре и убраться отсюда к чертовой матери. Если б только эти дрожащие, околевающие от холода самоубийцы покорились, ночь окончилась бы для него без очередного прокола!

Взгляд Метцова упал на Майлза:

– Форкосиган, можете взять оружие и принести хоть какую-нибудь пользу. Либо считайте себя свободным.

Он вправе уйти. Вправе ли? Когда он еще пару минут простоял, не двинувшись с места, к нему подошел сержант и вложил в руки нейробластер. Майлз безучастно принял его. Пытаясь собраться с мыслями (разве можно назвать мыслями ужас?), он, прежде чем поднять парализатор, убедился: оружие не снято с предохранителя.

Это уже не мятеж. Бойня.

Один из новобранцев нервно хихикнул. Что им приказали? И что они об этом думают? Эти восемнадцати-девятнадцатилетние парни – понимают ли они, что такое преступный приказ? И если да, знают ли, что предпринять в таком случае?

А он сам?

Все дело в том, что ситуация была сомнительной. Не укладывалась в схему. Майлз знал о преступных приказах. Каждый окончивший академию знал о них. В конце первого полугодия в академию прибывал его отец собственной персоной и устраивал для старшего курса однодневный семинар на эту тему. Во времена своего регентства он лично императорским указом обязал выпускников разбираться в существе проблемы. Уметь дать точное юридическое определение преступного приказа, знать, когда и каким образом можно не подчиниться ему. Все это иллюстрировалось видеофильмом, включающим примеры верного и неверного поведения. Примеры брались из истории, и даже новейшей – рассматривались, например, гибельные политические последствия Солстисской бойни (командующим тогда был сам адмирал). Во время показа этих кадров один-два кадета неизменно покидали аудиторию, дабы освободиться от содержимого своих желудков.

Преподаватели академии ненавидели День Форкосигана, поскольку нормальное течение занятий прерывалось и курсанты не могли войти в норму несколько недель. Собственно говоря, адмирал Форкосиган не читал свою лекцию в конце года именно поэтому – каждый раз приходилось уговаривать самых впечатлительных не бросать академию перед выпускными экзаменами. Майлз знал, что лекцию отца слушали только кадеты, хотя адмирал полагал не лишним записать ее на головид и включить в основной курс армейской подготовки. Некоторые места этого семинара были откровением даже для Майлза.

Но сейчас… Если бы подчиненные Бонна были гражданскими лицами, Метцов был бы не прав на сто процентов. Но если бы подобное случилось во время войны, перед лицом вражеской угрозы, Метцов просто не мог вести себя иначе. Теперешняя ситуация была промежуточной. Солдаты проявили неповиновение, но пассивное. Никакого врага нет и в помине. Ничто не угрожало персоналу базы (если не считать угрозы их здоровью и даже, может быть, жизни). Хотя, если ветер переменится и ситуация окажется иной… «Я не готов к этому, еще не готов, не так скоро. Какое решение будет правильным? Моя карьера…»

Майлза охватило что-то вроде приступа клаустрофобии – как человека, застрявшего в лифте. Бластер подрагивал в его руках. Поверх параболического отражателя он видел стоявшего молча Бонна. Уши, пальцы и ноги раздетых людей побелели. Один согнулся в три погибели, превратившись в дрожащий клубок, но не подавал знака, что сдается. Не почудилась ли в позе Метцова легкая тень сомнения?

На мгновение у Майлза промелькнула сумасшедшая мысль снять оружие с предохранителя и выстрелить в этого параноика. А что потом? Стрелять в новобранцев? Он не успеет перестрелять всех. Чей-то луч достанет его в ту же минуту.

«Вероятно, я здесь единственный, кто уже убивал, не важно, в бою или нет. Метцов и сержант, разумеется, не в счет. Новобранцы могут начать стрелять по невежеству или из любопытства. Они слишком мало знают, чтобы ослушаться безумца. Не знают они и самого печального – то, что произойдет в следующие полчаса, останется в их памяти до конца жизни.

Что я могу – сейчас, в данную минуту? Только подчиниться приказу. Единственно разумная вещь в повальном безумии, творящемся прямо на глазах. Каждый следующий командир, под чьим началом придется служить еще годы и годы, будет требовать одного – чтобы его приказы выполнялись как можно точнее. – Ты думаешь, что после этого сможешь наслаждаться службой на корабле, младший лейтенант Форкосиган? А как насчет компании околевших от холода призраков? – Что ж, по крайней мере я не буду одинок…»

Все еще с бластером в руках, Майлз отступил на несколько шагов назад, выпав из поля зрения новобранцев и Метцова. Горячие слезы обожгли ему веки.

Он сел на землю. Снял перчатки, расшнуровал ботинки. На землю упала куртка, потом брюки. Поверх легло зимнее белье с обогревом, а на самом верху аккуратно пристроился нейробластер. Майлз вышел вперед. Стержни, поддерживающие ноги, казались ледяными.

«Ненавижу пассивное сопротивление. Как я его ненавижу!»

– Что вы, черт возьми, делаете, младший лейтенант?! – рявкнул Метцов, когда Майлз прохромал мимо него.