Цезарь

Птоломей, которому едва исполнилось пятнадцать, вот уже два года был мужем своей сестры, девятнадцатилетней Клеопатры. Согласно закону о передаче прав наследования перворожденному ребенку она стремилась стать царицей, но доверенные люди Птоломея устроили бунт и изгнали ее.

Вот каково было положение в Египте, когда туда прибыл посланник Помпея. Доверенными и влиятельными людьми при Птоломее, отстранившими Клеопатру от власти, были евнух, ритор и бывший слуга. Евнуха звали Потин, ритором был хиосец Теодот, слуга же именовался Ахиллой. Эти почтенные советники и должны были решить, как отнестись к просьбе Помпея.

Само обсуждение и принятое решение были вполне в духе этого «почтенного» собрания. Потин высказал мнение, что Помпею следует отказать в гостеприимстве, Ахилла же, напротив, был за то, чтобы принять Помпея. Теодот, желая показать свою проницательность и красноречие, высказал следующую мысль:

— Оба ваши предложения представляют для нас опасность. Если примем Помпея, это значит, что мы становимся врагами Цезаря. Если откажем, а Помпей впоследствии вновь станет победителем, наживем в его лице врага.

Поэтому, по мнению ритора, лучшим выходом из сложившейся ситуации было сделать вид, будто они принимают Помпея, а затем просто-напросто убить его.

— Этой смертью, — продолжал достопочтенный оратор, — мы окажем Цезарю великую услугу… К тому же, — добавил он с ухмылкой, — мертвецы не кусаются.

С этим мнением согласились все, а исполнение задуманного возложили на Ахиллу. Он взял с собой двух римлян, неких Септимия и Сальвия, один из них был прежде военным трибуном, другой центурионом у Помпея, а также захватил трех или четырех рабов. Они вышли из гавани и направились к галере, на которой находился Помпей.

Все, кто был на борту, с нетерпением ожидали ответа от Птоломея. Они полагали, что навстречу знаменитому беглецу прибудет, по крайней мере, царская галера, и все искали ее глазами. Но вдруг вместо нее заметили жалкую рыбацкую лодчонку, в которой находились семь-восемь человек. Им показалось подозрительным это неуважение, и они в один голос стали советовать Помпею немедленно выйти в море, пока еще не поздно.

Но удача и здравый смысл изменили Помпею.

— Подождем! — ответил он. — Было бы смешно убегать от каких-то семи человек!

Лодка приближалась. Септимий уже узнал бывшего своего полководца и приветствовал его криком: «Император!» Тем временем от имени и по поручению Птоломея Ахилла по-гречески пригласил Помпея сойти с галеры в лодку, мотивируя это тем, что здесь слишком мелко из-за песчаных отмелей и подплыть к берегу на большом судне невозможно.

Помпей колебался; между тем его люди заметили, что на корабли Птоломея поднимаются воины, а берег заполняется пехотинцами. Но, может, они просто собираются встретить его с почестями? В это вполне можно поверить. Поэтому обнаруживать в столь щекотливом положении признаки страха и недоверия означало бы дать убийцам оправдание в их преступных намерениях.

Тогда Помпей обнял Корнелию, которая уже заранее оплакивала его судьбу, и приказал двум центурионам первыми спуститься в лодку — Филиппу, вольноотпущеннику, и рабу по имени Скиф. Когда же Ахилла из лодки протянул руку Помпею, тот повернулся к жене и сыну и попрощался с ними двумя стихами Софокла:

Свободный гражданин, придя к тирану.
Немедленно становится рабом!

LXXI

Это были последние слова, которые услышали от Помпея его близкие. Затем на миг настала торжественная тишина — он переходил из галеры в лодку. Наконец лодка отошла от галеры и направилась к берегу.

Галера осталась неподвижной, друзья Помпея, столпившиеся вокруг его жены и ребенка, смотрели, как он удаляется.

Расстояние между галерой и берегом было значительным. В лодке, скользящей по морской глади, все молчали. Это молчание страшно давило Помпея, от него словно веяло могильной тишиной. Он попытался нарушить ее — оглядел по очереди всех сидящих в лодке, угадывая, с кем заговорить первым. Но все сидели, словно окаменевшие и лишившиеся дара речи. В конце концов он остановил свой взгляд на Септимии, который, как я уже говорил, приветствовал его титулом «император».

— Дружище, — сказал он, — память вроде бы меня никогда не подводила. Сдается мне, что некогда мы воевали вместе?

Септимий лишь кивнул головой в знак согласия, не сопроводив этот жест ни единым звуком и не выказывая дружеского расположения к Помпею. Слова никак не отозвались в сердцах этих евнухов и рабов.

Помпей вздохнул, достал маленький свиток, на котором он заранее записал по-гречески свою речь к Птоломею, перечитал ее, что-то подправил. По мере того как лодка приближалась к суше, становилось видно, что к месту высадки стекается множество придворных.

Но надежды Помпея улетучились, как сон. Лодка достигла берега. Помпей оперся на руку Филиппа, готовясь сойти — тут молниеносным движением Септимий выхватил меч и пронзил им Помпея. Видя, что первый удар нанесен, Сальвий и Ахилла тоже схватились за мечи.