Цезарь

Тридцать тысяч человек погибло в Мунде, двадцать две — в Кордубе, пять-шесть — в Гиспалис, Гней был убит, Секст бежал. Испанская война завершилась.

Цезарь вновь отправился в Рим. Антоний вышел ему навстречу к самой границе. Цезарь, который испытывал слабость к Антонию, одновременно сознавая свое превосходство, выказал к нему большое расположение, поэтому Антоний пересек всю Италию, сидя рядом с ним в колеснице, сзади находились Брут Альбин и внучатый племянник Цезаря Октавиан.

Возвращение было грустным. После убийства Помпея и уничтожения его рода — так как о Сексте никто ничего не знал — погасло не только великое имя, исчезла великая семья, были уничтожены определенные основы. Если Помпей не смог защитить права аристократии и свободу, кто же тогда защитит их теперь, когда его нет?

Для побежденных началось безысходное рабство. Разочарованные войной, которая тянулась три года и была не чем иным, как гражданской войной, победители принимали участие в бесславном триумфе. Цезарь чувствовал, что его скорее боятся, нежели любят; несмотря на свою доброту, он не смог уничтожить ненависть. Он был победителем, но как мало нужно было, чтобы он стал побежденным. Мунда послужила для него серьезным уроком. Все были на пределе сил, изнурены до крайности, даже его солдаты, о которых он думал, что им неведома усталость.

Хотя Цезарь и был сыт триумфами, но все равно хотел его, однако прежде, разумеется, желал знать, что на этот счет скажет Рим. Ведь на сей раз он, который прежде праздновал свои триумфы после побед над внешними врагами — в Галлии, Понте, Египте или над Юбой, — на сей раз поступал, как один из тех, имена которым были Марий и Сулла, так как собирался праздновать победу над сыновьями Помпея, чьи идеи разделяла часть Италии и на чью борьбу с симпатией смотрели около половины римлян.

Но Цезарь дошел до того, что начал презирать Рим, он захотел сломить его гордыню. Итак, он отпраздновал свой триумф в честь победы над сыновьями Помпея, а шедшие за ним солдаты — глас народа, глас богов — пели:

Делаешь добро — проиграешь;
Делаешь зло — станешь царем!

Народ, конечно, не забывал, что Цезарь празднует свой триумф на несчастьях родины, снискав себе славу благодаря простой удаче, которую ему не могли простить, если только не считать ее высшей необходимостью, долгом перед богами и людьми. Еще больше всех удивляло то, что он не послал вперед в Рим своих гонцов, ничего не писал Сенату, чтобы похвалиться своими победами в гражданских войнах, и таким образом словно отмахнулся от этой славы, словно стыдился ее.

На следующий день, когда Цезарь вошел в театр, ему аплодировали, но совсем по-другому, куда тише и жиже, чем когда публика слышала стихи из пьесы, которая в ту пору была в моде:

— Ах, римляне! Мы потеряли свободу!

Но что больше всего возмущало римлян, так это возникновение нового Рима, которое они увидели после возвращения Цезаря из Египта, нового чужого города с новыми жителями. Это были ссыльные Республики, вновь возвращавшиеся в Рим по следам Цезаря; это были варвары — галлы, африканцы, испанцы, поднимавшиеся к Капитолию вместе с ним; это были опозоренные сенаторы, которые вновь появились в Сенате; проскрипты, которым вернули конфискованные ранее богатства и имущество; это была Транспаданская Галлия, которой предоставили все римские права; это был Бальб, Гадитан, как его называли, поскольку он родом из города Гадеса, бывший кем-то вроде премьер-министра у Цезаря; это, наконец, были две тени, которые следовали за ним и кричали: «Несчастье!» — призрак Катона, разрывающего себе внутренности, и призрак Помпея, держащий свою голову в руке.

Правда, что Цезарь владел всем миром, а не только Римом, но правда и то, что он расплатился со всем миром в ущерб Риму.

Существовал один-единственный человек, который мог дать оценку положения, в котором находился Рим, во всей его многогранности — Цицерон. Цицерон — тип римлянина, постоянно пребывавшего в центре.

При Цезаре, человеке и гении своей эпохи, Цицерон уже никогда не станет тем Цицероном времен Катилины или Клодия. Вот что больше всего ранило Цицерона, вот что больше всего ранит любое честолюбие, равное его честолюбию.

Цицерон, военачальник и адвокат, сам признает, что в адвокатуре он не намного сильнее Цезаря, не говоря уж о том, что Цезарь как полководец явно превосходил его. К тому же Цицерон был сыном гладильщика или огородника, Цезарь же — потомком Венеры по мужской линии и сыном царя Анка Марция по женской.