Цезарь

«Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды? Неужели тебя не встревожили ни ночные караулы на Палатине, ни стража, обходящая город, ни страх, охвативший народ, ни присутствие всех честных людей, ни выбор этого столь надежно защищенного места для заседания сената, ни лица и взоры всех присутствующих? Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт? Кто из нас, по твоему мнению, не знает, что делал ты последней, что предыдущей ночью, где ты был, кого созывал, какое решение принял?».

И сейчас выражение «доколе» частенько можно услышать или прочитать у посредственных журналистов — со временем оно, увы, поистрепалось.

А вот следующие два слова, которые произнес Цицерон, мы часто цитируем, забыв, кому они принадлежат:

«О времена! О нравы!» (и далее: «Сенат все это понимает, консул видит, а этот человек все еще жив», но в наши как бы вегетарианские времена публичные призывы к физической расправе не корректны).

Далее он произносит еще много слов, но для нас достаточно и этих, чтобы оценить силу удара по заговорщикам.

Катилина, выслушав Цицерона, понимает, что обречен, и в ту же ночь покидает Рим. Он пишет письмо Катулу, объясняя причины своего бегства именно в невиновности, жалуется на несправедливость обвинений, но дело сделано.

Теперь следовало разобраться с оставшимися в Риме сторонниками Катилины, и Цицерон приступает к чистке.

Процесс

Катилина, сбежав из Рима, присоединяется к войскам своих сторонников в Этрурии. Манлию удалось собрать почти два легиона, костяк которых составляли бывшие воины Суллы, опытные бойцы, готовые сражаться за своего вождя и за добычу. К ним примкнули и разорившиеся мелкие землевладельцы, тоже надеющиеся поживиться. Но плохо вооруженная армия Каталины не могла оказать серьезного сопротивления регулярной армии, и в сражении при Пистории в 62 году до P. X. была разбита, а сам Катилина пал во время битвы.

После бегства Каталины обстановка в Риме вместо того, чтобы прийти в норму, наоборот, раскалилась до предела. Мятежники чутко уловили состояние умов сограждан. Как писал Саллюстий, «безумие охватило не только одних заговорщиков; вообще весь простой народ в своем стремлении к переменам одобрял намерение Каталины. Именно они, мне кажется, и соответствовали его нравам. Ведь в государстве те, у кого ничего нет, всегда завидуют состоятельным людям, превозносят дурных, ненавидят старый порядок, жаждут нового, недовольные своим положением, добиваются общей перемены, без забот кормятся волнениями; так нищета легко переносится, когда терять нечего». Теперь еще раз перечитайте слова Саллюстия и напомните себе, что это он говорит о состоянии умов Республики накануне ее падения, а не о наших с вами временах.

Хотя военные действия велись в Этрурии, в Риме царили панические настроения. Цицерон, оседлав волну настроений и чувствуя себя спасителем Отечества, чуть ли не каждый день оповещает сограждан о все новых и новых заговорах оставшихся в городе сторонников Каталины, которые затаились для того, что нанести удар по нему и по другим сенаторам. Он рассказывает о готовящихся убийствах и отравлениях, а красноречие консула, помноженное на страх народа перед новой гражданской войной, рождает в умах граждан подозрение друг к другу.

Пугал Цицерон в общем-то по делу. Люди Каталины действительно собирались действовать, и действовать, в отличие от своего вожака, решительно. Одним из главарей подпольщиков был Публий Корнелий Лентул, по описанию Плутарха, «человек высокого происхождения, но дурной жизни, изгнанный из сената за беспутство и теперь вторично исполняющий должность претора, как принято у римлян, когда они хотят вернуть себе утраченное сенаторское достоинство».

Планы у Лентула были грандиозные. Если верить свидетельствам, он намеревался ни много ни мало убить всех сенаторов, а город сжечь дотла, не щадя никого. Впрочем, детей Помпея они должны были захватить живыми и держать в качестве заложников — разговоры о том, что он возвращается со своим войском, становились все громче и громче. Заговорщики собирали оружие, а для поджогов серу и паклю. Все это они накапливали в доме Гая Корнелия Цетега, тоже бывшего сенатора. Цетег накануне бегства Катилины из Рима собирался заколоть консула, но покушение было сорвано благодаря своевременному предупреждению Фульвии, шпионки Цицерона.

Лентул сотоварищи подошли к делу серьезно. Город был разделен на сто частей, и сто человек должны были поджечь его со всех концов. Назначили также и людей, которые должны были перекрыть водопроводы и убивать всех, кто попытается тушить пожары.

Был назначен день уничтожения Рима, и к Катилине отправили некоего Тита Вольтурция из Кротона. Осведомители Цицерона сообщили ему об этом, ночью устроили засаду и перехватили Тита с письмами.