Цезарь

Предательство со стороны этого человека было тем более велико, что это был, после Марка Брута, человек, которого Цезарь любил больше всех: он даже назначил его своим вторым наследником.

Он застал Цезаря таким взволнованным страхами своей жены, которым к тому же придавали определенную состоятельность предсказания прорицателей, что тот, как мы уже сказали, решил вообще сегодня не выходить.

Альбин стал издеваться над прорицателями и высмеял Кальпурнию; затем он перешел на более серьезный тон и повернулся к Цезарю:

– Цезарь, – сказал он ему, – вспомни одну вещь: сенаторы собрались сегодня только потому, что ты созвал их; они намерены провозгласить тебя царем над всеми провинциями, лежащими за пределами Италии, и даровать тебе право носить царский венец во всех других землях и морях. Если же теперь кто-нибудь придет и скажет сенаторам, которые ждут тебя сидя в своих креслах, чтобы они расходились сегодня и собрались в другой раз, – то есть когда Кальпурния увидит хорошие сны, – как ты думаешь, что скажут об этом твои завистники, и кто станет слушать твоих друзей, когда они будут доказывать, что это не самое законченное рабство с одной стороны, и не самая беспредельная тирания с другой? Но если ты действительно намерен считать этот день несчастливым, то пойди в сенат и объяви им сам, что ты переносишь заседание на другой день.

И с этими словами он взял его за руку и потянул к двери. Цезарь подал Кальпурнии прощальный знак и вышел.

Но едва он оказался на улице, к нему попытался подойти один раб. Цезарь, как всегда, был окружен толпой клиентов, которые домогались его благосклонности. Раба оттолкнули, и он не смог протиснуться к Цезарю. Тогда он побежал к Кальпурнии.

– Во имя богов, оставьте меня здесь до прихода Цезаря, – сказал он ей; – мне поручено переговорить с ним об одном чрезвычайно важном деле.

Это было не все. Один ритор, по имени Артемидор Книдский, который преподавал в Риме греческую литературу и часто встречался с главными заговорщиками, узнал о готовящемся заговоре. Сомневаясь, что ему удастся переговорить с Цезарем лично и рассказать ему о заговоре, он записал все основные детали на бумаге, и попытался ему ее передать. Но видя, что по мере того, как Цезарь получает записки, он передает их окружавшим его слугам:

– Цезарь, – крикнул он, поднимая бумагу повыше, – Цезарь!

Затем, когда Цезарь подал ему знак подойти поближе:

– Цезарь, – сказал он, – прочти эту записку один и как можно скорее: в ней говорится об очень важном деле, которое касается лично тебя.

Цезарь взял записку, кивнул ему, и действительно принялся читать ее; но он так и не дочитал до конца, настолько ему мешала толпа, которая теснилась вокруг в надежде поговорить с ним; так что он вошел в сенат, все еще держа эту записку в руках: она осталась у него одна.

В нескольких шагах от сената Цезарь сошел с носилок; но едва он оказался на земле, на пути ему встретился Попилий Ленат, тот самый сенатор, который полчаса назад пожелал Бруту и Кассию успеха. Попилий Ленат завладел им.

Когда случалось так, что какой-нибудь значительный человек выказывал намерение сказать что-либо Цезарю, все расступались; так что Цезарь и Ленат оказались как бы в середине круга, достаточно большого, чтобы те, кто образовывали его, не могли слышать, о чем говорят сенатор и диктатор.

При этом, поскольку было видно, что Ленат говорит с Цезарем очень оживленно, и что тот слушает с большим вниманием, заговорщики начали испытывать все большую тревогу. Они уже знали, что Ленату известно о заговоре, и, естественно, им пришла в голову мысль, что Ленат выдает их; так что они переглядывались между собой и ободряли друг друга глазами не дожидаться, пока их схватят, но предупредить это бесчестье и убить себя самим; уже Кассий и некоторые другие потянулись к своим кинжалам, спрятанным у них под одеждой, когда Брут, который протиснулся в первые ряды этого круга, понял по жестам Лената, что тот скорее о чем-то пылко просит Цезаря, нежели обвиняет кого-то. Тем не менее, он не сказал ни слова заговорщикам, зная, что вокруг него находилось большое число сенаторов, не посвященных в тайну; но, улыбнувшись Кассию, он дал ему понять, что все в порядке, и почти тут же Ленат, поцеловав руку Цезаря, отошел от него, и каждый понял, что разговор между ними шел исключительно о личных делах.

После этого Цезарь поднялся по ступенькам портика и оказался в помещении, где в тот день проходило собрание.

Он прямо пошел к креслу, которое было приготовлено для него.

В этот момент, как было условленно, Требоний увлек Антония вон из зала заседаний, чтобы лишить Цезаря его помощи, если вдруг завяжется борьба, и там он надолго занял его разговором, который, как он точно знал, заинтересует его.

Все это время, – странное дело! – Кассий, хотя и принадлежал к секте Эпикура, то есть не верил в иную жизнь, пристально смотрел на статую Помпея, словно призывая его содействовать успеху задуманного предприятия.