Цезарь и Клеопатра

Руфий (возмущенный этим милосердием). Как? И предатели? И вся клика?

Цезарь (смягчая его выражения). Римская оккупационная армия и все остальные, Руфий.

Потин (вне себя). Да… Но… но ведь…

Цезарь. Что ты хочешь сказать, друг мой?

Потин. Ты выгоняешь нас на улицу из нашего собственного дома. И с величественным видом заявляешь нам, что мы можем идти. Это вы должны уйти.

Цезарь. Твои друзья на улице, Потин. Тебе там будет спокойней.

Потин. Это подвох. Я опекун царя. Я шагу отсюда не сделаю. Я здесь по праву. А где оно – твое право?

Цезарь. Оно в ножнах Руфия, Потин. И мне не удержать его там, если ты будешь слишком медлить.

Возмущенный ропот.

Потин (с горечью). И это римская справедливость!

Теодот. Но не римская благодарность, полагаю?

Цезарь. Благодарность? Разве я в долгу перед вами за какую-нибудь услугу, господа?

Теодот. Разве жизнь Цезаря так ничтожна в его глазах, что он забыл, как мы ее спасли?

Цезарь. Мою жизнь? И это все?

Теодот. Твою жизнь, твои лавры, твое будущее.

Потин. Он говорит правду. Я призову свидетеля, и он докажет, что, если бы не мы, римская оккупационная армия под предводительством величайшего воина мира держала бы ныне жизнь Цезаря в своих руках. (Кричит в лоджию.) Сюда, Луций Септимий!

Цезарь вздрагивает, потрясенный.

Если ты слышишь меня, приди сюда и подтверди мои слова Цезарю.

Цезарь (содрогаясь). Нет, нет.

Теодот. Да, говорю я! Пусть военный трибун принесет свидетельство.

Луций Септимий, подтянутый, чисто выбритый, выхоленный, атлетического сложения человек лет сорока, в одежде римского воина, с правильными чертами лица, решительным ртом и тонким красивым римским носом, проходит через лоджию и становится перед Цезарем, который на миг закрывает лицо плащом, но затем, овладев собой, откидывает плащ и с достоинством смотрит на трибуна.

Потин. Говори, Луций Септимий. Цезарь явился сюда, преследуя своего врага. Разве мы дали убежище его врагу?

Луций. Едва нога Помпея ступила на египетский берег, голова его упала от меча моего.

Теодот (со змеиной радостью). На глазах его жены и ребенка! Запомни это, Цезарь. Они видели это с корабля, с которого он только что сошел. Мы дали тебе полной мерой насладиться местью.

Цезарь (в ужасе). Местью?

Потин. Едва лишь галера твоя показалась у гавани, нашим первым даром тебе была голова твоего соперника, того, что оспаривал у тебя владычество над миром. Подтверди это, Луций. Разве это не так?

Луций. Вот этой рукой, которая убила Помпея, я положил его голову к ногам Цезаря.

Цезарь. Убийца! Так же убил бы ты Цезаря, если бы Помпеи победил при Фарсале.

Луций. Горе побежденному, Цезарь. Когда я служил Помпею, я убивал людей не менее достойных, чем он, только потому, что он победил их. Пришла и его очередь.

Теодот (льстиво). Это дело не твоих рук Цезарь, а наших; вернее, моих. Ибо это было сделано по моему совету. Благодаря нам ты сохранил славу милосердного и насладился местью.

Цезарь. Месть! месть! О, если бы я мог унизиться до мести, к чему бы только не принудил я вас в возмездие за кровь этого человека.

Они отшатываются, смятенные и пораженные.

Он был моим зятем, моим старым товарищем. В течение двадцати лет он был владыкой великого Рима, в течение тридцати лет победа следовала за ним. Разве я, римлянин, не разделял его славы? Или судьба, которая заставила нас биться за владычество над миром, это дело наших рук? Кто я – Юлий Цезарь или волк, что вы бросаете мне седую голову старого воина, венчанного лаврами победителя, могущественного римлянина, предательски убитого этим бессердечным негодяем? И еще требуете от меня благодарности! (Луцию Септимию.) Уйди, ты внушаешь мне ужас!

Луций (холодно и безбоязненно). Ха! Мало ли отрубленных голов видел Цезарь! И отрубленных правых рук, не так ли? Тысячи их были в Галлии, после того как ты победил Верцингеторикса. Пощадил ли ты их при всем твоем милосердии? Это ли была не месть?